Двадцатый год. Книга первая. Виктор Костевич
у Баси в голове. К эротической поэзии она, конечно, относилась с интересом – однако запахло стихами в исполнении автора. Предположить эрото-поэтический талант в поклоннице Мережковского было затруднительно.
– Разумеется, – кивнула Бася. И предприняла последнюю попытку спасти свои уши от надругательства: – Если вы хотите, я вам почитаю из Верлена. Или, может, из Бодлера?
– Еще успеем. Перед нами вечность. Послушайте покамест то, чего еще не слышал никто.
Осознав, что стала первой жертвой, Бася решила держаться.
Пытка продолжалась не менее часа. Басю спасала память – давно не детская, дисциплинированная, приученная с ходу отбрасывать ненужное, неинтересное. Не менее полезным оказалось и умение, не подавая виду, думать о своем – о Юрии, Варшаве, Робеспьере. Юлианова, как настоящая поэтка, не замечала ничего – одно лишь доброе, внимательное Басино лицо.
В восторге древнем восклицая,
Как в сердце нож,
Ты, по-античному сияя,
В меня войдешь.
Представление окончилось, за окнами стемнело. Поэтесса присела на софу, рядом с Басей.
– Ну? – прозвучало с надлежащей робостью в голосе. – Ужасно?
– Восхитительно, – почти не покраснела Бася.
В ту секунду она зареклась не только сочинять свои стихи, но и переводить чужие. Только прозу. А лучше Робеспьера. После термидора вурдалаку из Арраса уже не повредить.
– Я мечтаю… – прошептала Лидия. – Знаете о чем? О друге. И знаете каком?
– Каком? – произнесла неосторожно Бася.
– Как вы.
– Разве мы не друзья? – успокоила Бася прелестную женщину.
– Конечно, Бася. Друзья. Подруги. Вы ведь чужды буржуазной морали? У вас прогрессивные взгляды?
Социальные воззрения Барбары Карловны были безусловно прогрессивными, и она уверенно сказала «да».
* * *
Когда, покинув мерзлый наркомат, Бася спешила на занятие опять – в тепло и в приятное общество пусть и странной, но милой женщины, ей на лестнице повстречался военный – в подогнанной шинели, в зимнем шлеме, высокий, с породистым, чуть горбоносым лицом, вероятно красный военспец. Улыбнувшись, он почтительно кивнул и твердым шагом проследовал вниз. «Из какой он вышел квартиры?» – успела подумать Барбара. Было бы неплохо, если бы из Лидиной. Удачно проведенный плотский акт снизил бы поэтическую активность.
Бася не ошиблась. Лидия была усталой и мечтательной. Что не сказалось на ее способности распознавать еще не пройденные слова. Достаточно было подсказать: «Всё как по-русски, только замените звуки» – и способная ученица понимала: «część» это «часть», а «жéка» – «река».
Потом пили чай и угощались позабытыми конфетами «Нестле». На софе, опустив на мишку четыре восхитительные стройные ноги. (Ножки Лидии, в изящных шелковых чулочках, были обнажены, бесстыдно, до колена; ножками же Баси, крепкими и ловкими, в танцклассе мадам Полянской на Вильчьей восхищались когда-то все девочки.) Прожевав швейцарскую конфетку, талантливая ученица спросила, что