Правила виноделов. Джон Ирвинг
сию минуту лопнет.
– Пока приношу пользу, – повторила она сквозь слезы, как будто переняла у Гомера повторять окончания фраз. Спустила к ногам простыню, задрала больничную рубашку. Сестра Эдна уже побрила ее.
Женщина положила руки на огромный живот.
– Гомер, – прошептала она, – хочешь принести пользу?
– Да. – У Гомера перехватило дыхание.
– Никто, кроме меня самой, не клал мне на живот руку. Никто не прикладывал ухо послушать, как он там. Нельзя беременеть, если некому слушать, как ребенок ворочается у тебя под сердцем. Правда?
– Не знаю, – проговорил Гомер.
– А ты не можешь положить мне на живот свою руку?
– Конечно могу, – сказал Гомер и коснулся ладонью твердого горячего живота.
– Приложи сюда ухо, – попросила женщина.
Он приблизил к животу ухо, и женщина с силой прижала его к себе. Внутри у нее как будто били на барабане. Вся она была горячая, как выключенный, но еще не остывший мотор. Если бы Гомер видел океан, он сравнил бы ее еще с колыханием прибоя, с волнами, набегающими на берег и откатывающимися назад.
– Нельзя родить ребенка, если никто не хочет спать, положив сюда голову, – шептала женщина, похлопывая ладонью по животу рядом с головой Гомера.
«Куда „сюда?“» – думал Гомер, ведь на всем животе и грудях не было ни одного плоского местечка. Груди были все-таки более подходящей подушкой, но она говорила не о них. Вслушиваясь в бурление и ворочание у нее в животе, Гомеру не верилось, что там только один ребенок. Ему померещилось, что там целый народ.
– Хочешь принести пользу? – спросила женщина, продолжая тихо плакать. – Поспи так немного.
Он сделал вид, что спит на этом живом валуне, к которому она все прижимала и прижимала его голову. Он первый понял, что у нее стали отходить воды; наплакавшись, она забылась коротким сном. Гомер, не будя ее, пошел искать сестру Эдну. И с первыми проблесками зари родилась крепкая, восьми фунтов, девочка. Сестры Эдна и Анджела девочкам имен не давали; нарекли ее через несколько дней – не то миссис Гроган, любившая ирландские имена, не то секретарша, которая плохо печатала на машинке (это из-за нее Мелони упустила шанс именоваться Мелоди), но обожала придумывать девочкам имена.
Сколько потом ни искал Гомер эту девочку, так и не смог найти. Вглядывался в появившихся той ночью детей, как будто не сомневался, что ночное бдение на животе ее матери обострит его чувства и он опознает ее.
Но конечно, он ее не нашел. Примет на ней никаких не было, единственной подсказкой были звуки материнского чрева.
Он даже Мелони посвятил в эту игру. Но Мелони, верная себе, отнеслась к ней с насмешкой.
– Что, по-твоему, девочка могла сделать такого в животе, чтобы ты потом узнал ее? Булькнуть, пукнуть или стукнуть тебя пяткой по уху? – сказала она.
Гомер ничего не ответил. Это была его сокровенная игра – для себя и с собой. Сироты любят такие игры. Есть еще одна стародавняя игра: сирота вдруг вообразит, что родители, одумавшись,