Обитель. Константин Демченко
но, а вот днём каждый раз по телу пробегала дрожь, и голова втягивалась в плечи, когда взгляд падал на свинцово-серую, местами почти чёрную, кое-где угрожающе лиловую и даже тёмно-бордовую, словно засохшая кровь, массу. И с каждым часом она опускалась всё ниже и ниже, давила, всё больше набухала влагой, наливалась неприятностями. Казалось, в любой момент непрочная облачная ткань может не выдержать, лопнуть, и тогда на землю обрушатся тонны воды, градины размером с куриное яйцо или ещё что похуже.
Хорошо, что следить за небом ни требовали ни начальство, ни необходимость: опасность крылась внизу, у подножия двадцатиметровой стены. И чтобы вовремя обнаружить нечто, что пытается по этой стене забраться, надо было смотреть в оба глаза и слушать в оба уха. Не помешали бы и ещё какие-нибудь органы чувств, но тут уж как кому повезло.
Густые заросли подступали к стене вплотную, а особенно цепкие лианы с огромными листьями поднимались чуть ли не до её половины, прежде чем сорваться, не выдержав собственного веса, и упасть обратно, подняв в воздух тучи москитов и распугав змей и лягушек. Кроме того, почти всегда у земли стелился мутный туман, в котором могло спрятаться вообще всё, что угодно.
Время от времени подступы к стене заливали горючкой и поджигали, но этого хватало ненадолго. Проходило несколько дней, неделя, и снова туман пронзали острые пики травы, нагло вылезали разлапистые папоротники, раскидистые кусты протягивали укутанные лохмотьями лишайников ветви.
Судя по плотному разноцветно-зелёному покрову, последний раз устраивали эту процедуру не меньше месяца назад. А обрабатывать периметр чаще не получалось – горючка штука дефицитная. Надо её в недрах земных найти, потом добыть, привезти, обработать… В общем, затратно это и хлопотно. Жалко, конечно, что нет-нет да и выползало из этой клоаки что-нибудь этакое и кончало одного-двух Вольных, но так ведь люди – не горючка, они не кончаются. И уж точно дешевле стоят.
По крайней мере, так считал Совет, который и выделял горючку согласно им же установленным квотам. К тому же, как вполне себе справедливо отмечал Совет, раз уж вы назвались Вольными и тыкаете всем в глаза своими свободами и независимостью, то будьте добры, за это платите. Можете деньгами, а можете жизнями, дело ваше… Вы же Вольные.
И Вольные платили. И тем, и другим.
Марий, заступивший на пост чуть больше часа назад, не отрываясь всматривался в клубящуюся далеко внизу темноту сквозь довольно широкую смотровую щель в полу башенки, которую здесь называли дотом. Дот выступал от стены примерно на полтора метра, так что можно было наблюдать и за зарослями, и за самой стеной. Ну как наблюдать… Пытаться.
Вдруг что-то как будто скользнуло в зарослях, всколыхнув растворённую в темноте листву и более чёрным, чем ночь, пятном, прилипло к стене. В первое мгновение Марий очень сильно захотел объявить тревогу, но удержался и решил немного обождать. Прошла минута, две, а движение не повторилось. За ложную тревогу никто попрекать не станет – дело привычное и даже необходимое, но Марий сам не желал лишний раз поднимать тревогу. А если показалось? Его только-только приняли в стражу, где и жалованье, и обмундирование приличное положено, и уважение окружающих прилагалось, и ему очень не хотелось проявлять слабость и выглядеть обделавшимся сосунком в глазах командира и ветеранов.
Ох, как его за такие мысли отругал бы Фома, что командовал взводом в ту смену…
Сгусток темноты медленно, по сантиметру, перетекал от лианы к лиане, укрываясь под лопухами листьев, цепляясь за малейшие трещинки в, казалось бы, идеально гладкой стене. Он уже выбрался из зоны видимости Мария, который по неопытности продолжал смотреть только в ту точку, где заметил движение. Вот лианы кончились, и некто замер на мгновение, а потом устремился вверх по отвесной стене так быстро, словно это был утрамбованный тракт. Марий краем глаза заметил всплеск темноты, рванулся, рука протянулась к тревожному шнуру, но в смотровую щель влетело тончайшее щупальце, тут же обвившее правое бедро. Ещё не ощутив боли, Марий успел-таки дёрнуть за шнурок. Пронзительно взвизгнул гудок, вспыхнул сигнальный огонь, щупальце врезалось в незащищённую ничем ногу, пошёл еле заметный дымок… Марий в первую секунду не понял, что происходит, но, когда увидел, как его нога отделилась от тела и упала на пол, наконец-то заорал. При этом боли он не ощутил: щупальце разрезало плоть и кость, прижгло повреждённые ткани и обильно сдобрило их анестетиком. Очень удобно: можно оттяпывать от жертвы целые куски, при этом не давая ей умереть раньше времени и даже позволяя чувствовать себя вполне комфортно. Тварь перехватила ногу и потащила к себе, но тут она не рассчитала: добыча оказалась великоватой и не пролезала в смотровую щель. И надо было либо нарезать её слайсами, либо попытаться отхватить кусочек поменьше… Видимо, второй вариант показался твари предпочтительнее, и щупальце взметнулось вверх, снова нацеливаясь на Мария. Логично – уже оторванное не убежит.
А парень застыл, не в силах пошевелиться, и как завороженный смотрел на тонкую, орошённую его собственной кровью смерть…
Ночь озарилась двумя потоками яркого пламени, устремившимися вниз по стене и скрестившимися как раз в том месте, где к ней приросло