Она и дракон. Полина Гришакова
с теми временами, когда я ещё не отыскал это место.
Произнесённые слова тяжело повисли в воздухе. Чувства, похороненные в самой глубине чрева, опасно всколыхнулись; мне пришлось сжать челюсти, чтобы скрыть горькую усмешку.
– Расскажешь, как ты жил до того, как нашёл эту пещеру? – В Её глазах и на гранях рассыпанных по скулам чешуек плясали тёплые отблески вьющегося пламени. Она выглядела умиротворённой, но вопрос, что сорвался с её губ, резал не хуже ножа.
И мне не хотелось противиться. Она сделала достаточно, чтобы получить ответы.
– Сам не знаю, – начал я, выдыхая студёный воздух. – Вероятно, прозвучит несерьёзно, но я действительно мало что помню о своём прошлом. Враз я поймал себя, парящим среди облаков, с израненной душой, стремящейся убраться как можно дальше. От чего или кого я бежал – не ведаю, и память, словно лист, с которого выжгли все надписи. Помню чувства: они жгли кожу изнутри.
Я помолчал, погружаясь в воспоминания о том полёте, наполненном треволнениями неясной природы, и невольно вздрогнул. Опасаясь, что собеседница могла заметить признак проявленной мною слабости, прочистил горло и продолжил:
– Поймать себя в полёте, на огромной высоте от земли, без единого знания о себе – сродни пробуждению ото сна. Со знанием о мире: я имел представление о том, что меня окружает, как течёт жизнь, что следует делать, чтобы добыть пропитание. Но собственная личность – пустота. Кто были мои родители? Была ли у меня семья? Как я выжил? Ничего. Драконий рык мне довелось слышать только из собственной пасти; сородичей я так и не встретил. Быть может, я один остался? Потерянный, одинокий дракон.
Она одарила меня взглядом, полным сочувствия.
– Не думаю, что ты единственный дракон, – отозвалась она, перерезая нить карманными ножницами. – И точно не потерянный. Я ведь тебя нашла.
В такие моменты мне казалось, она дразнит меня. Даёт хрупкую надежду, что кто-то нуждается в моём существовании. Теперь я хотел верить её словам. Пытался верить изо всех сил. Позволил приятному чувству разлиться по заледенелым венам.
Заприметив моё замешательство, Она бросилась спасать положение.
– Сколько времени прошло с тех пор, как ты очнулся?
Поразмыслил, отсчитывая в голове недели.
– Выходит, около полугода. Когда я осознал себя в небе, устремлённым неведомо куда, загорались первые летние костры. Ночи были тёплыми, и я находил приют на вершинах холмов, у излучин рек или прямо посреди равнин. Это были… неспокойные ночи. – Я поморщился. – Зачастую живность не решается подступать к грозному чудищу, однако бывали случаи, – с усилием сглотнул, – когда некоторые всё же посмели подойти слишком близко.
Воспоминания пронеслись перед глазами, замельтешили сомнения: рассказать ли ей? Отступать было поздно.
– Порой я просыпался от прикосновений. И это было не мягкое пробуждение – меня выбрасывало в реальность резко, грузно. Оказалось, не все осведомлены,