Интеллигент. Сергей Николаевич Тихорадов
что-то дотронулось. Оно было теплым, но не живым, и тихонько вибрировало, будто внутри него трепетал электромотор. Это самое «оно» обхватило меня сразу в нескольких местах: и за руки, и под брюхо, и за ноги. Так молодую жену несут на кровать в первую брачную ночь. Э, пацаны, надеюсь, здесь другие планируются варианты? Я попробовал было дернуться – но оно меня держало!
– Отпусти его, – раздалась команда, – Он сам сможет. К тому двигай!
Над ухом прожужжало, и я почувствовал свободу. А это нечто прошло, жужжа движком, надо мной в угол, где лежал изрядно засыпанный обвалившимся грунтом Слава, и принялось копать землю! Я его рассмотрел, как мог – это был многоногий подъемный кран, маленькая копия портового крана. И тут я понял, что нас спасли. Вот до этого момента еще не понимал – а сейчас понял. Как увидел спасательного робота, сразу понял, что спасли. Потому как читал, что наши разрабатывают такие штуковины, и экспериментальные образцы уже обкатываются в войсках. На нас, значит, обкатываются. Оказывается, иногда так приятно ощущать себя лабораторной собакой, кто бы мог подумать…
Теперь до меня дотронулся человек. Он дышал мне в ухо, как я не так давно в Лехино. Ничего приятного, скажу вам, нет в этом ощущении. Громко, влажно, а если еще слюни пустит – я ему точно врежу.
– Так, – сказали мне в ухо Фединым голосом, – Этот жив. Как вы?
Вот догадается, что я смогу ответить, если он меня перевернет, тогда и начну ответ с благодарности. А если не догадается перевернуть, пусть считает меня грубияном за то, что молчу.
– Света добавь, – сказал этот Федя.
Какого, чтоб тебя, света! Ты меня перевернешь, или нет?
Но вокруг посветлело, причем заметно. «Сцена тут у вас, или кино снимают», подумал я. Вообще ничего не понимаю. Не понимаю не только, что такое «понимать», но и того, кто я. Побежим от обратного – кто я «не». Точно не осветитель. И не робот, надеюсь.
– Ладно, молчи, – прошептал Федя, – Ты живой. Дай-ка я тебя это… того. Снимем с тебя дерево.
Аккуратно, очень аккуратно, меня стали ворочать. Перевернули на спину. Сняли с меня дерево, ясень, потом еще два дуба, три сосны, и маленькую рощу чего-то лиственного. Березки, что-ли, родимые. Надо же, какая радость. А не пошевелить ли мне членами? Я пошевелил, руки отозвались, и ноги, все обе, уже хорошо.
– О! – радостно сообщили мне, – Ты совсем живой, прямо живчик, головастик настоящий! Теперь другом твоим займемся, вот этим. А ты вставай, головастик.
Я встал на колени, осмотрелся. Руины, как в кино – война и немцы. Бревна, земля, гильзы, бинты, тряпки… Сзади снова зажужжало, и, пока я думал, поворачиваться или нет, робот пронес мимо меня Славку. Железная кровать с ногами, вот что это было, а не подъемный кран. Кровать вежливо обошла меня слева, подсвечивая себе путь и остановилась в паре метров поодаль. Потом задрала все ноги, сколько их там у нее было, штук шесть точно – и осталась висеть в воздухе, вместе со Славиком на себе!
Полежу-ка я еще, решил я, пусть меня тоже кровать покатает. А когда проснусь, всего этого не будет. И попробовал снова упасть мордой в землю.
– Э, –