Задушевная математика. Иван Алексеевич Макаров
камеру будет видно, что он читает и даже вместе с ним читать…
О, Сад! Где видеокамеры напоминают людям, что они братья…
А как хорошо все начиналось!
… Ну, сколь можно!.. И не надоело повторять…
Нет! Не надоело. Потому что это правда. И не устану повторять: Как же хорошо все начиналось!..
А как хорошо все начиналось!
Я ходил лохматый и с бородой. И одевался, как попало. Мог себе позволить…
Я шел подземным переходом. В кулаке у меня была зажата такая бумажка (сто рублей). Единственная. Перед самой лестницей на меня выскочил мужик. Обыкновенный, не очень выпивший.
Увидев мою лохматость и небритость, спросил:
– А вы в Бога веруете?
Почему-то лохматость и небритость у нас как-то неразрывно связывается в народном сознании с религиозностью и даже почему-то с принадлежностью к Святой Соборной Апостольской церкви…
– Верую, – твердо ответил я, а внутри шевельнулось сомнение: не обманул ли я, может быть, честнее было бы сказать «Стараюсь верить»… Вера-то моя слабая…
– А футбол любите?
– Нет. Футбол не люблю.
– О! – Мужик схватился за голову, зашатался и не пошел, почти побежал мимо меня по переходу.– Вот это да! Вот это да! Как это? В Бога верует, а футбол не любит… Вот это да!..
Бедняга был так удивлен, что даже забыл попросить у меня сто рублей на вино, хотя явно именно ради этого он и про веру спрашивал, и про футбол…
А как хорошо все начиналось!
А теперь нас стало слишком много, и мы больше не можем относиться друг к другу внимательно… Стали, собственно, друг другу не очень нужны. Никто никому не нужен. Потому что нас много?
А как хорошо все начиналось!
В Свято-Введенском монастыре в Покрове кроме прочих было одно довольно забавное «послушание».
Озеро, на озере остров, на острове монастырь. Озеро очень чистое и большое.
На другом берегу пляж. Там тоже люди проходили свою аскезу. Вероятно, более привычную, но от этого, может быть, не менее трудную. Что именно там происходило, из-за дальности расстояния видеть было невозможно, только ночью огни костров в темноте. Зато слышно было слишком даже хорошо.
Там хохотали, кричали, визжали. И музыка гремела противная. Все обычно.
А смешное «послушание» заключалось в следующем.
Ночью надо было, вооружившись длинной жердью, обходить остров дозором. По берегу. На случай, если кто-нибудь с дальнего пляжного берега, одолев озеро вплавь, естественно, голый, и скорее всего, пьяный, захочет высадиться на остров.
Таковое «десантирование», даже и в мирных целях, считалось недопустимым: монастырь-то женский… И при помощи жерди его, приплывшего, буде приплывет (а прецеденты были), надлежало не допустить выйти на берег.
Моральная трудность тут заключалась в следующем.
Ну, столкнешь ты его в воду, выгонишь обратно в открытое озеро, а если он назад не доплывет? Если утонет, грех-то какой!
А везти его назад на нашей тяжелой лодке, ночью, да если он еще и не захочет… В мои смены, к счастью,