Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения. Томас Коэн
синьору Витторию в постели вместе с синьором Трояно и заметил, что вся комната залита кровью. Тогда я едва не упал замертво от ужаса, видя госпожу мертвой и не зная, кто убил ее73.
Так и работник Бернардино сказал суду: «Я был поражен».
Мужчины в большей мере, чем женщины, стремились свести историю к неприкрытым фактам, иногда дополняя их своими заключениями о чести. Тот же Бернардино пояснил: «Синьор Джованни-Баттиста застал их обнаженными в одной постели»74. Другой селянин, по прозванию Кокорцотто, что значит «Тыковка», рассказывал:
Тогда жена пришла ко мне, чтобы принести хлеб, а я в то время пахал паровое поле; она-то и сказала мне, что в деревне говорят, будто синьора Виттория и синьор Трояно убиты и будто убил их обоих синьор Джованни-Баттиста, муж синьоры Виттории, поскольку они сношались75.
Обратите внимание, что из‐за трагичности полученного известия в памяти крестьянина отложились место, время и обстоятельства, при которых он узнал о произошедшем. Кокорцотто, как и Бернардино, обращает внимание на внешние детали происшествия; мужчина был обнажен, а женщина в своей постели. По крайней мере, в суде Кокорцотто свел мораль происшествия к голым фактам. Он не обосновывает произошедшее страстью или принципами. Его выбор глаголов вряд ли возможно передать в переводе на современный английский; в нашем языке нет обозначения этого действия столь нейтрального, как его chiavare. И тогда, и в современном итальянском это самый употребительный откровенный термин для обозначения любовных утех. В нем нет насмешки и зубоскальства. Бернардино, хотя и более деликатен в подборе глаголов, также сосредоточен на фактах: «Перекидываясь по обыкновению словами с другими деревенскими, я при людях услышал, что [господин] нашел их спящими вместе, то есть что синьор Джованни-Баттиста обнаружил их обнаженными в одной постели»76.
В отличие от двух своих односельчан, Лорето в свидетельских показаниях дает этим смертям этическую, психологическую и социальную оценку: «Я расспрашивал Джакобо и прочих из прислуги. Они сказали, что синьор Джованни-Баттиста убил ее ради своей чести»77. Позже он скажет, что ответил тогда слуге: «Это мерзко [una cosa brutta], когда один брат, пусть и незаконнорожденный, покушается на честь другого брата»78. Джакобо, конечно, имел все основания искать оправданий своему участию в кровопролитии. Отметим, что, согласно моральным критериям старосты, внебрачное рождение Трояно смягчало его вину. Однако, возможно, тот же факт незаконного рождения сделал Трояно беззащитным перед местью мужа. Апологию словоохотливого Джакобо, построенную на теме предательства, пересказывает нам и Чекко, жертва лихорадки. По словам прихворнувшего селянина, Джакобо в оправдание убийства приводил слова, якобы сказанные господином: «Не могу поверить, что мой кровный брат пятнает меня таким позором [mi facci tal vergogna]». И позже в момент разоблачения: «О, вероломный брат, после всего, что я сделал для тебя, так [ты отплатил] мне!»79 Во всех этих
Fol. 2r, Лорето.
Fol. 8r–v, Бернардино: «поражен» (
Fol. 7r, Кокорцотто. См.:
Fol. 8r–v, Бернардино.
Fol. 2r, Лорето.
Fol. 2v, Лорето.
Fol. 10r–v, Чекко.