Утраченный воздух. Грета Ионкис
вообще, как выразился Инзов, «дела пошли под уклон».
Недалёк уже был тот час, когда и сам Инзов выйдет в отставку, а Бессарабская область переподчинится новому генерал-губернатору Новороссии графу Воронцову как её наместнику. Произойдёт это в 1823 году. А пока отстранены от должностей и покинули Кишинёв генералы Орлов и Пущин. Взят под арест и содержится в тираспольском каземате просвещённый майор В.Ф. Раевский, единомышленник Орлова, преданный ему человек, «спартанец», как прозвал его Пушкин (поэт успел предупредить его о возможном аресте), который первым пойдёт по делу декабристов. Уволен в отставку верный соратник Раевского капитан Константин Охотников, политический мечтатель, преподававший математику в Ланкастерской школе. Вынудили выйти в отставку Ивана Петровича Липранди, человека отчаянной храбрости и при этом редкого ума, книжника, владельца прекрасной библиотеки, три тысячи томов из которой, относящихся к истории Турции, купила у него петербургская библиотека Главного штаба в 50-х годах ХIХ века.
Пушкин жалуется Вяземскому на то, что в бессарабской глуши «барахтается в грязи молдавской», что среди «сонных молдаван» ему «кюхельбекерно»: «Живу меж гетов и сарматов», «Здесь не слышу живого слова европейского», «О Кишинёв, о тёмный град!» На исходе 1822 года жалобы поэта были не беспочвенны. Пушкин в Кишинёве не только танцевал, напропалую флиртовал с дамами, разгуливал в парке в маскарадных костюмах (рядился то в турка, то в серба, то в молдавана, то в еврея), играл в карты, затевал дуэли, но и писал, много читал, пользуясь библиотеками Орлова, Инзова и особенно Липранди, он любил живую беседу с умными и просвещёнными людьми. Теперь этого удовольствия он был почти лишён.
Князь П.И.Долгоруков, побывавший в 1822 году в Кишинёве, пишет в дневнике: «Приезжая группа актёров явилась к нам с рекомендательным письмом от графа Ланжерона. Французы эти, потешавшие его сиятельство в Одессе, на обратном пути думали остановиться в Кишинёве и выручить сколько-нибудь денег, не ведая того, что бывшая зимою ясская труппа немецких актёров с трудом расплатилась в долгах и кое-как убралась отсюда к австрийской границе…» Тем самым он подтверждает, что кишинёвское общество не доросло до театра и Пушкин был прав, называя себя пустынником.
Тот же Долгоруков рассказывает о забаве, любимой местными простолюдинами более, нежели театральное зрелище на чужеземном языке, за которое ещё и надобно платить: «… ввечеру ходил прогуливаться на Булгарею. <…> у Бендерского выезда происходила борьба. Двое нагих схватываются и пробуют свою силу. Не видал я кулачных боёв, но уверен, что эта забава должна быть гораздо предпочтительнее нашей российской потехи. Там подбивают глаза, сворачивают скулы, здесь, напротив, одна ловкость, гибкость и проворство дают победу. Борцы употребляют особенную хитрость одолеть друг друга: то стараются опрокинуть посредством потеряния перевеса, то лягут один против другого и ищут решить превосходство руками и грудью. Побеждённый