Женский портрет. Инна Иохвидович
слышалось его призывное: «карать, карать, карать…». Он закончил и почувствовал, что кончил… Такого удивительного наслаждения он ещё никогда не испытал, вот оно! Победа, Финал, Власть…
Когда конвой проводил возле него эту, на моль похожую, незапоминающуюся женщину, он приготовился к её попрёкам и проклятьям за то, что засудил её по всей строгости закона. Она же, горестно глядя на него, смогла лишь только и произнести: «Эх, вы…». Василий Андронович оторопел, не ожидал он этого, где же были, наверняка приготовленные ею, сокрушённые полузадушенные рыданья, пожелания страшных бед ему и всем его близким, желание погибели ему… А вместо всего этого страшного всего лишь на выдохе произнесенное: «Эх, вы!» Тогда-то неизвестно и отчего пробрал его жуткий холодок, до того ему и неведомый.
Зачем-то он вышел из суда и, стоя под сеющимся октябрьским дождем, смотрел, как усаживают заключённых в машину. Последней завели её, она обернулась, словно искала его глазами, не нашла, вобрала голову в плечи и подгоняемая конвоем влезла в машину. Дверцы кузова для перевозки заключённых захлопнулись, машина тронулась. А Василий Андронович всё продолжал стоять на осеннем ветру, и за воротником уже холодили дождевые капли.
Он зашёл в ближайшую пивную… а как уж домой попал, так никогда и не узнал.
В доме же ждала беда – занемог Николка. Течение болезни маленького сынишки было молниеносным, и ребёнок, его единственный, его гордость и любимец скоропостижно скончался от менингита. Горе Василия Андроновича было столь глубоким и безутешным, что даже жена его, Дора, словно бы впервые не восприняв его враждебно, тосковала по ребёнку вместе с ним. Как ни странно, они тесно, по-человечески, сблизились, и им иногда думалось, что Николкина душа с небес благословляет новый, объединивший их, брачный союз.
Дора вновь была на сносях, и довольный Василий Андронович уже не плотоядно, как раньше, а нежно посматривал на свою жену. Ему было ясно, что он каким-то, непостижимым для него образом любит жену. Но теперь это не возмущало его, он не противился этому, а просто принимал как данное, как свою судьбу. «Суженую и на коне не объедешь», – перефразировал он для себя народную мудрость. Ему нынче не хотелось и вспоминать, как он женился на ней, потому как в воспоминаниях он припоминал всё своё несправедливое отношение к ней. Но тут же он и оправдывал своё тогдашнее поведение: «она же заупрямилась было б, если б он ей не начал угрожать, что посадит её родственничков (он тогда следователем прокуратуры работал). «Она ж своего счастья не понимала, кто б её так голубил как я…» Не хотелось ему, а вспоминалось. Все, до мельчайших подробностей помнилось ему, и как еле дождался первой брачной ночи, да какой там ночи, ему уже днём невмоготу было. Как прямо из ЗАГСа, не успев закрыть за собою двери своей служебной квартиры, набросился на нёё и прямо на коврике у дверей овладел ею… Он был победителем, ему досталась её девство… И как после отнёс наконец её в постель, и снова и снова овладевал ею, покорной.