Женский портрет. Инна Иохвидович
бы с ним на одном гектаре ср…ь не села! – истерически вопила железная Клавдия, – как тебе не противно, фу, черномазый, черножопый… С ними ж только проститутки связываются. Да и то те, кто уже в «тираж» вышли, никому не нужные, – уже вяло ругалась она.
Жанна предпочитала не отвечать, чтобы не вызывать у матери новых приступов ненависти. Мать же, почти всегда говорила одно и то же. Много такого же приходилось им с Этьеном выслушивать и на улице в свой адрес. Оказалось, что до появления африканцев никто и не подозревал о залежах нашего, хоть и доморощенного, но оголтелого, расизма. А мы то, ничтоже сумняшеся, считали нашу многонациональную страну традиционно антисемитской! А неграм ещё тяжелее наших евреев пришлось! Те хоть форму носа у пластического хирурга изменят; «отрихтуют» позвоночник, чтобы не сутулиться; да глаза будут прятать, чтоб не выдать себя взглядом, полным вековечной тоски.
А неграм что прикажете делать? То-то и оно, что ничего! Жанна почувствовала себя беременной как раз тогда, когда Этьен собрался на каникулы домой.
Уже два года были они вместе, и она, с какой-то непонятной для себя горячностью умоляла и уговаривала его – не ехать! О ребёнке они уже договорились, что она будет рожать. Он мягко, но настойчиво отстаивал своё право на отъезд, на встречу с родителями и с Родиной.
Он не захотел, чтобы она поехала его провожать, а она-то собиралась поехать с ним в Москву, и дождаться посадки в самолёт.
Через неделю от него пришла открытка из Каира, ничего не значащие милые слова…
Больше ей не довелось его увидеть.
Он исчез в этом громадном мире, и от него не осталось н и ч е г о, потому, как от плода, Жанна с помощью матери избавилась.
С матерь стали они лучшими подругами! Она поддерживала дочь в те минуты, когда от горя молодая женщина, не знала ни где она, ни что с нею. Она не находила себе места ни в квартире, ни на даче, ни у самого Чёрного моря, ни в кругу вожделеющих кавалеров. Внутри неё всё было, как будто выжжено и пусто, так же пусто, как и в абортированной матке.
Жанна не могла даже на него, на Этьена сердиться, злиться, ненавидеть за то, что бросил, оставил, обманул. Зато уж Клавдия Сергеевна и Платоновна отводили душу, называя его и мерзавцем, и подонком, подлецом и изменником… Да к тому же, они никогда не забывали ещё и пройтись по его расовым признакам.
Жанна, если бы даже и захотела примкнуть к их хору, она бы физически не смогла сделать это, изнурённая своим несчастьем. В ней только беззвучно проносились и произносились вопросы: «За что? Как? Почему?» И не слышала она их проклятий.
Что было ей делать? Как жить дальше? И можно ли было жить, после любви? И стоило ли жить п о с л е? Что мог дать ей этот мир п о с л е? Или она миру? Ведь собственными руками, пусть и с материнской помощью, уничтожила она плод своей любви, их любви. Но предстояло жить там, где не было его, и где ничего не напоминало о том, что он и был? Иногда, в прострации, она спрашивала себя: «А был ли он?» И думала, что сходит с ума.
И снова выручала