Федр. Платон
а там не столь утомительна, как в дромах[4].
Сокр. Акумен говорит хорошо, друг мой. Так Лизиас уже в городе?
Федр. Да, у Эпикрата[5], в том доме Морихиаса[6], что подле олимпийского храма.
Сокр. Чем же вы тан занимались? Уж, конечно, Лизиас угощал вас речами.
Федр. Узнаешь, если имеешь досуг идти и слушать пеня.
Сокр. Как? разве ты думаешь, что для меня, говоря словами Пиндара[7], не выше и самого недосуга слушать о твоей и Лизиасовой беседе?
Федр. Так или же.
Сокр. Лишь бы говорил.
Федр. Изволь, Сократ. Да к тебе таки и идет послушать[8]; потому что предмет вашей беседы, не знаю как-то, случился любовный. Лизиас, видишь, написал, каким образом одного красавца сманивал человек, в него не влюбленный. Но хитрость-то именно в следующем: он говорит, что должно быть благосклонным более к тому, кто не любит, нежели к тому, кто любит.
Сокр. О благороднейший человек! если бы он еще написал, что лучше быть благосклонным к бедному, чем к богатому, лучше к старику, чем к молодому, и так о всем, что выгодно для йена и для многих из нас! Подобные речи как были бы любезны и полезны народу[9]! Теперь у меня такая охота слушать, что если бы ты свою прогулку сделал даже к Мегаре и, дошедши до ее стены, по совету Иродика[10], предпринял обратный путь, то и тогда я не отстал бы от тебя.
Федр. Что ты это говоришь, почтеннейший Сократ? Могу ли я, человек простой, по надлежащему припомнить все, что Лизиас, превосходнейший из нынешних писателей, сочинял долго и на досуге? Куда уж мне! хотя, конечно, я более хотел бы этого, чем большего богатства.
Сокр. О Федр! если я не знаю Федра, то забыл и себя: но нет; – ни то, ни другое. Мне очень хорошо известно, что, слушая речь Лизиаса, он слушал ее не один раз, но приказывал повторять себе многократно, и Лизиас охотно повиновался. Ему и этого было мало: наконец он взял свиток, пересмотрел все, что особенно хотел, просидел над этою работою с самого утра и потом, клянусь собакою, изучив на память все сочинение, если только оно не слишком длинно, и утомившись, как мне кажется, пошел прогуляться. Пошел он за городскую стену, чтобы предаться размышлению, но встретился с человеком, который страдает недугом слушания речей, увидел его, – увидел и, обрадовавшись, что найдет в нем такого же восторженника, приказал ему идти с собою. Когда же этот любитель речей стал просить его пересказать слышанное, – он начал жеманиться[11], как будто бы ему не хотелось; а кончил бы тем, что пересказал бы и насильно, если бы не слушали его по доброй воде. Итак, сделай теперь, Федр, по моей просьбе то, что весьма скоро сделаешь ты и без просьбы.
Федр. Для меня и в самом деде гораздо лучше пересказать тебе, как могу; и ты, кажется, не оставишь меня, пока я как-нибудь не кончу своего рассказа.
Сокр. Да и очень справедливо тебе кажется.
Федр. Я так и сделаю. Но ведь слова-то, в самом деле, Сократ, я всего менее заучил; а мысли о том, какие преимущества на стороне влюбленного и невлюбленного, заметил почти все и, начиная с первой, в общих чертах и по порядку изложу тебе каждую.
Сокр. Покажи наперед, любезный, что ты там держишь в левой-то руке, под плащом. Я догадываюсь, что это то и есть у тебя та самая речь. А если так, то вот какое имей о мне понятие: сколько я ни люблю тебя, но не допущу, чтобы ты учил меня и в присутствии Лизиаса. Ну-ка покажи.
Федр. Перестань[12], Сократ. Ты лишаешь меня надежды испробовать над тобою свои силы. Но где же нам расположиться для чтения?
Сокр. Повернем сюда и пойдем по берегу Илисса[13], а потом сядем себе в тиши, где понравится.
Федр. Кстати, кажется, случилось, что я босиком[14]: – ты-то уж всегда так. Освежая ноги водою, мы будем идти с большею легкостью и приятностью, особенно в это время дня и года.
Сокр. или же вперед и смотри, где нам сесть.
Федр. Видишь ли тот высокий явор?
Сокр. Так что ж?
Федр. Под ним есть тень и легкий ветерок; на той мураве мы можем сесть, а если захотим, то и лечь.
Сокр. Ступай же.
Федр. Скажи мне, Сократ, не здесь ли то место на Илиссе, с которого, говорят, Борей похитил Орифию[15]?
Сокр. Да, говорят.
Федр. Так неужели здесь? Воды действительно приятны, чисты и прозрачны; только что девицам резвиться в них.
Сокр. Не здесь, а ниже, – стадии две или три не доходя до храма Агреи[16]. Там, кажется, есть и жертвенник Борею.
Федр.
Дромы(δρόμοι)у Греков были строения для конских бегов» и прогулок, – нечто в роде крытых галерей (Ruhnk.ad Sim.Gloss,p. 89). Дромам здесь противополагаются обыкновенные загородные дороги(ὀδοί).
Эпикрат был ритор и у современников вошел в пословицу необыкновенно большою бородою, за которую остроумные Греки называли его щитоносцем(σακεςφόρος).Ἄναξ ὑπἤνης,Επίκρατες σακεςφόρε.Grοen. ν.Prinster.Prosopogr.Plat.p. 114.Aristoph,Eccles. 71.
Морихиасдизвестен был в Афинах, как человек, любивший хорошо поесть и попить. Воздержание казалось ему добродетелью непонятною. Лучшими и обыкновенными его собеседниками были поэты, ораторы исофисты, которые однако ж за его хлебосольство платили ему насмешками среди народной толпы. Hermiasр. 68. К этим-то литературным заседаниям вокруг стола, покрытого отборники блюдами и чашами вина, применено выражение: «впрочем явно, что Лизиас угощал вас(εἰστία)речами
Говоря словами Пиндара, невыше и самого недосуга…. Слова Пиндара (lethin. 1,init.)следующие:Μάτερ ἐμά,τὸ τέον,χρυσάσπι Θῄβα,πρᾶγμα καὶ ἀσχολίας ὑπέρτερον θήσομαι;т.e.: «матьмоя, златощитная Фива!твое делобуду поставлять я выше самого недосуга.»
Да к тебе такииидет послушать: говорится потому, что Сократ, сознавая свое невежество во всем прочем, почитал себя знатоком только искусства любить. «Я ничего не знаю, кроме любовных дел(τά ἐρωτικά),» говаривал он (Plat.Conviv. 177D.212 В). Сократово искусство любить было тожественно с Философией и состояло в отклонении души от всего постыдного, нечестивого, нечистого я низкого, и в обращении ее к прекрасному, доброму и праведному. Это учение его раскрыто во многих местах Платоновых разговоров. Впрочем си. Hevsd.Initiaphilosophiaeplatonicae.P.1. p. 96sqq.
Полезны народу. – Легкий намек на заботливость ораторов льстить толпе я угождать ее страстям, вопреки истине и справедливости.
Эрмиас(р. 71) говорит, что Иродик, искусный врач, устроил за стеною города (Афин), в надлежащем от него расстоянии, гимназию, в предписывал своим адептам прогуливаться взад и вперед между гимназией и городскою стеною. Стало быть, смысл Платоновых слов – следующий: хотя бы ты то же делал между Мегарою и Афинами, что Иродик предписывает делать между своею гимназией и городскою стеною, – я и тогда не отстал бы от тебя.
Начала жеманиться – ἐθρύπτετο.Глаголθρύπτεσθαιвесьма хорошо употребляется для выражения приемов кокетства, когда оно показывает вид, будто не хочет того, чего ему хочется. Dorvill.ad.Charit, р. 447. У нас этому глаголу ближайшим образом соответствует словоломаться. только оно грубовато и получило значение несколько обширнее того, какое в этом Месте имеетглаголθρύπτεσθαι.
Перестань,πᾶυε.Переводчики недоумевают, к чему здесь повелительноеπᾶυε,и мысленно прибавляют либоτοῦ λόγου,либо что другое. Но я думаю, что этим словом предполагается движение Сократа – взять свиток из рук Федра.
Илисс – небольшая река, выходящая двумя ручьями из двух частей города Афин. Во время больших жаров он почти совсем пересыхал. Slrab.IX) 1.
Кстати, кажется, случилось, что я босиком. Для древних Греков не казалось странным иногда ходить босиком. У них молодые и уже несколько изнеженные воспитанием люди обували свои ноги в башмаки,ύποδὴματα,которые у Римлян называлисьcalcei cavi;а державшиеся простых обычаев старины, особенно философы, ходилибосые. Сократ вовсе никогда не обувался. Salmas.ad Tertul. de pallio,p. 415seq,Casaub.ad Tlieoplir.Char. 10,p. 134. Сравн. Plat.Conviv. 174A.
Мифология древней Греции повествует, что Орифия, дочь аттического царя Эрехтея, однажды играя с нимфами на берегу Илисса, была похищена Бореем и унесена во Фракию. Греки почитали Борея своим соседом и воздвигла ему, как помощнику в войне, небольшой храм на берегу Илисса. Herod.VIT, 189.
Агрея, или Агра, также Агротера – была Диана. Она получила это название от местечка Агры, которое почитало ее домашнею своею богиней. Ruhnk.ad Tim.p. 223.