Всё началось с грифона. Кияш Монсеф
животных без исключения, но к птицам питала особую нежность. У нее была парочка неразлучников, Тристан и Изольда, а еще жако по имени Хемингуэй. Всякий раз, когда доктор брала его с собой в клинику, он с каким-то маниакальным весельем декламировал Томаса Элиота и Эмили Дикинсон. На ее столе лежал «Путеводитель по птицам» Дэвида Сибли, а на стене в рамках висели два рисунка из книги Джона Джеймса Одюбона «Птицы Северной Америки». Порой Доктор Полсон и сама напоминала мне какую-то тихую, терпеливую и скрупулезную птицу – возможно, цаплю. Она была высокой, стройной и серьезной, но сходство заключалось не в этом, а в ее умении сохранять невозмутимость – так же поступали некоторые охотничьи птицы, замирая на месте и становясь частью пейзажа. Такой она и показалась мне в тот момент – собранной и настороженной, оценивающей обстановку.
– Я, наверное, пойду домой, доктор Пи, – сказала я.
Только и всего. Я пойду домой, спокойно все обдумаю и, конечно, сразу осознаю, что лететь в Англию, понятия не имея, кто или что меня там ждет, – безрассудно и безответственно.
– Мы управимся и сами, – заверила меня доктор Пи. – Все нормально?
– Да, – солгала я. – Все хорошо. Думаю, мне просто нужно немного отдохнуть.
И перестать уже раздумывать о полете на другой континент.
– Тебе нужно поберечь себя, – сказала доктор Полсон.
– И да, я, возможно, возьму пару выходных.
Стоп, что? Я это и правда сказала?
– Да, конечно, – отозвалась она. – Делай все, что посчитаешь нужным.
– Спасибо, доктор Пи, – поблагодарила я.
Вероятно, у меня было странное выражение лица. Следить за собой казалось сейчас непосильной задачей.
– Маржан? – позвала доктор. – Ты в порядке?
– Да, – ответила я. – В полном.
Мой голос явно говорил об обратном.
– Если захочешь поговорить, – сказала она, – я всегда готова выслушать.
Казалось, поговорить хотела сама доктор, но мне уж точно расхотелось это делать. Не хватало еще слушать о том, как кто-то другой справлялся со смертью моего отца.
– Спасибо, – произнесла я. – Все нормально.
Я вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, прежде чем доктор Полсон успела сказать еще хоть слово. Еще раз остановившись перед фотографией отца, я попыталась встать так, чтобы он смотрел мне в глаза, и наклоняла голову в разные стороны, но папа по-прежнему глядел мимо меня.
– Если я умру, – сказала я фотографии, – это будет твоя вина.
Доктору Полсон я сказала правду и в самом деле отправилась из клиники домой.
Жила я в полувековом отделанном штукатуркой доме в одном из районов Северного Беркли. На улицу выходила простая серая стена с двумя окнами, цементным крыльцом и дверью. Рядом стоял фонарный столб, а из квадрата земли посреди тротуара рос клен. На подъездной дорожке был припаркован отцовский «Цивик», его лобовое стекло засыпали листья.