Журнал «Рассказы». Шепот в ночи. Евгения Кинер
перестал мешать салат. Поднял глаза на внука. Даня уже приготовился к отборному трехэтажному, но дед сказал тихо:
– Не надо сюда бабушку приплетать, ладно, Даниил?
Даня кивнул. Этот тихий, спокойный, любящий голос деда сработал более хлесткой пощечиной, чем привычные крики.
– Прости.
Дед продолжил замешивать салат. Даня покачал головой:
– И где ты ее нашел?
– Мару? Она у нас редко бывает. Путешествует больше.
– Где же она путешествует? – осторожно продолжил уточнять Даня.
– По России бродяжничают с мужем.
– У Смерти и муж есть?
– Смерть или не Смерть, а умная баба без мужика не останется.
– Тут я бы поспорил.
– Ладно. – Дед отставил салатницу и полез в морозильник. – Либо без мужика не останется, либо без него обойдется. Тут гормональный фон важен.
– И надолго она?
– За ней придут вечером. – Лев Егорович достал из самой глубины морозилки бутылку водки.
– А тусуется тут давно?
– Третьего дня просилась.
– Зачем ты тащишь их к себе, де? Объясни, пожалуйста. И еще. Чего ты решил меня на Девятое мая позвать? Что за прикол такой?
Водка из морозилки была прекрасна. От нее как будто пар шел. По стеклу скользили малюсенькие льдинки. Даня сглотнул.
Дед молча разлил водку по рюмкам. Чокнулись легонько. Водка была густой, как мед. И крепкой.
Даня выдохнул. Дед подхватил вилкой гриб из маленькой тарелки. Прожевал. Потом только ответил:
– У вас все есть. И у меня. А у них что?
– Ограбят же. – Даня чувствовал, как тепло разливается по животу и волной рикошетит в подобревшее сознание. – И тебя по голове оглушат. Не пожалеют же, что ты помогал.
– Даниил, ты всерьез думаешь, что я могу этого бояться?
– Прости, де. – Даня осмотрелся. – Что еще помогать надо?
– Вон батон нарежь. И найди покрасивее тарелочку. Чтоб на столе смотрелась.
– Кого ждем-то?
– Мать твоя придет.
Дед сказал это так буднично, что Даня поначалу даже не совсем понял, что он имеет в виду.
– Ты серьезно?
– Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила.
– Что? Чего? Нет-нет, прости, но не могу я тогда тут остаться. – Даня попробовал встать, но дед невероятно резво для своих лет вскочил со стула и положил ему на плечо свою широченную ладонь.
– Это не обсуждается, Даниил.
Александра Львовна росла девочкой крепкой, здоровой, но непослушной.
Случалось всякое: и с Евой они ругались на повышенных тонах, и из дома уходила в четырнадцать, нашли у подруги только через сутки, и отрекалась Сашка от родителей, обзывала, говорила, что жить мешают, что дыхание ей сбивают, что свободы не дают. Это все проходимо, это и есть жизнь, было же и хорошее: на дачу поездки семейные, ужины новогодние, фейерверками освещенные, и разговоры по душам под дождем на школьном дворе. Не бывает единой окраски, черно-белым время разукрашивает жизненный