Филарет – патриарх Московский. Часть 2. Михаил Васильевич Шелест
спросили из темноты.
– Фу, ты, напугал меня, – с облегчением выдохнул царь.
– А как ты меня напугал!? Чтоб ты скис. Я чуть не обделался! Шипит, мля, в темноте, аки демон из преисподней: «Фе-е-дю-ю-ю-ня-я-я. Фух!
– Так ты, не сопишь и не храпишь. Есть ты, нет тебя, кто знает?
– Зато ты храпишь за двоих. Тебя только в караул посылать. Сразу слышно, когда ты заснул. Как услышал твой храп, значит можно стан в мечи брать.
Сейчас Иван Васильевич позвал-позвал и понял, что Фёдюни нет.
– Сбежал, – вздохнул государь. – Не поверил, стервец. Вот так, Иван Васильевич. Дожился, млять. Даже ангелы тебе не верят.
То, что Федюня – ангел или, вернее, архангел, Иван Васильевич понял сегодня, когда увидел его над собой с копьём, поразившем его, аки змея Архангел Гавриил. Он лежал с копьём в чреве, боялся пошевелиться и молился Иисусу Христу, чтобы тот простил его, ибо понял, что пришла кара Божья.
Лицо «Федюни» поразило его тем, что не выражало ничего человеческого, кроме любопытства. И Иван Васильевич понял, что архангел не размышлял, а ждал Божественного решения. И Бог его простил.
Поэтому Иван Васильевич сразу поверил в слова «Федюни», что его, как он понял раньше, архангела прислали ангелы, дабы спасти его душу и уберечь от страшных дел, которые он натворит в будущем. Или казнить, не договорил архангел.
И вот Федюня сбежал. Он, конечно, архангел, но вселившийся в живого человек. А дел на земле у архангела выше шатра самого высокого храма, поэтому и архангел поостерегся потерять это тело, ибо дело превыше всего.
Свою миссию он, почитай, выполнил. Его, Ивана, предостерёг. А теперь будет со стороны наблюдать, как Иван исполняет волю ангелов, а значит Бога, и накажет тогда, когда увидит, что предостережение кануло в суе.
Он ведь наверное может поменять облик. Не даром когда-то Федюня говорил про англов-шпигунов, что надевают горбы и бороды и бродят по свету. Не даром все слова архангела.
То, что в Фёдора Захарьина сына Никитича вселился архангел, государь уже не сомневался. Не может вести себя так, как вёл себя с царём Федюня, никто из людей. Не встречал Иван Васильевич ещё таких. Даже Васька юродивый от нахмуренного царского лика ссался кипятком. А этот только вид делал, что боялся, а в глазах всегда стоял покой и синяя глубина неба. Детская безмятежность и непосредственность соседствовала с внимательной и снисходительной старостью. Иван Васильевич всегда ощущал себя с Федюней нашкодившим отроком.
И это не укоризна Адашева или Сильвестра. Это была Божественная терпимость и мудрость.
Поняв, что он потерял в лице Федюни царь едва не расплакался, но пересилил себя и сдержался. Ещё больше разболелось чрево. Он задрал рубаху и посмотрел на салфетку с ватой, приклеенную рыбьим клеем. Надо же. И перевязывать не надо было, как делают его, царёвы лекари. Пусть, пусть эти знания из будущего, но вместиться в одного человека они просто не могли, а значит, Федюня – точно архангел. И сейчас этого архангела: всё знающего и всё умеющего, рядом с ним, царём Российским, нет. Он напрягся.
Иван Васильевич не расплакался,