Пёстрая тетрадь. Татьяна Буглак
уехала из Москвы? Почему будет учиться у них, а не в элитной школе? Где её айфон? За всем этим звучало несказанное: москвичи все выпендриваются, и ты такая же. Парту чужую заняла, выглядишь не так, говоришь не так.
Да, говорила она не так, как местные ребята. Она не любила модные словечки, которыми пользовались её одноклассники, особенно Кася, но оказалось, что сама говорит их слишком часто. Те слова, которые в её старой школе понимали все, здесь никому не были известны. Вроде и инет у всех есть, и ролики они на переменах смотрят. Но говорят иначе. И, как показалось Ине, правильнее, чем её московские одноклассники. Или просто старомодно?
Вернулась она домой усталая и расстроенная и, пообедав, поднялась на чердак. Тетрадь Рианы манила и успокаивала, там была сказка, яркие сады и взрослые тайны.
***
Следующие дни я бродила по саду. Он был огромен и прекрасен, словно кусочек рая. Цветущие деревья, кусты роз и жасмина, лужайки с мелкими полевыми цветами. В саду гуляли ручные лани, фазаны и павлины, на деревьях пели птицы, в ручейках звенели струйки воды и резвились золотые рыбки. И всюду эту красоту окружала высокая кованая ограда. Не неприступная каменная, а лёгкая и изящная. Высотой в два человеческих роста. Но к ней невозможно было подойти. Она отталкивала, словно упругий поток сильного ветра. Невидимого, неощущаемого ни одной травинкой, ни одной вольной птицей. Но для меня эта решётка была недосягаема.
Только в одном месте – самом дальнем уголке сада – эта решётка не пугала меня так, чтобы сразу уйти от неё насколько возможно далеко. Там не было прозрачных мелких ручейков и цветущих роз. Там росли старые раскидистые деревья без цветов, плакучие ивы и текла неширокая, но очень глубокая и быстрая речка. Уходящая под недоступную ограду. В изгибе этой речки, совсем рядом с оградой, я чувствовала себя спокойно и хорошо. И откуда-то знала, что туда никто не придёт, не будет следить за мной, как следят повсюду. В этой полутьме под старыми ивами я иногда пряталась от весёлых и всегда желавших угодить мне девушек-служанок.
Эти девушки были ласковы и внимательны. Они приносили мне еду, звали играть в мяч, танцевать или купаться в чистых прудах, и очень много говорили. О том, как добр и хорош милостивый господин, который дарит всем такие нарядные одежды и драгоценные украшения. Как он ласков со всеми, как он внимателен и бережен. Как он красив, мужественен и благороден, словно само солнце спустилось на землю.
То же самое, только намного реже и незаметнее, звучало в разговорах пожилой женщины, которую звали У́ла. Она учила девушек музыке, танцам и этикету, и мягко и беспрекословно сказала, что мне нужно научиться тому, что знают все прекрасные госпожи. И я ходила на эти уроки.
В детстве я мечтала, что смогу пойти в школу танцев и музыки, научусь плавно двигаться и красиво танцевать. А может, и играть на гитаре или пианино и хорошо петь… Но эти мечты не сбылись, у моей семьи не было денег на такие занятия. И теперь я должна была бы радоваться, что меня учат всему бесплатно. Но уроки эти оказывались той ловушкой, в которой завяз ещё один коготок вольной