Баловство небес. Избранное. Сергей Лазо
Мастера,
Маргарита.
Поздняя осень
И жалобы всё больнее
Из выгоревших садов.
И слышится всё вернее
Проклятие холодов.
И заморозки в ресницах,
И солнце уже не в счёт.
Такая пора.
Мне снится
Не та.
И тебе не тот.
Оправдываться нет силы,
Распутица —
час вранья.
И осень заголосила
Руладами воронья.
Провинция
Холодный дождь на улицах пустых,
Как будто вымер город.
Сплошь безлюдье.
В горшках засохли кактус и герань,
Двойные окна непрозрачно пыльны.
Здесь все часы —
песочные часы,
Осталась в них всего щепотка жизни,
И некому часы перевернуть.
Мы спим давно —
у нас не сон, а спячка.
В последний этот день, предзимний день
Мы превратились в голые деревья,
И каждый тихо плачет о своём.
О чём?
О счастье, о тепле, о небе?
В который раз берусь за телефон,
Гудками, словно криком, рву пространство:
– Я из провинции!
Вы слышите меня?!
На том конце слова, как вспышки света:
«Ждите ответа…
ждите ответа…
ждите ответа…»
Рисунки гуашью
Крыши мокнут,
Крыши сохнут,
Крыши —
серые полотна,
Нарисованные двери,
Нарисованные окна.
В окнах вечер,
Чёт и нечет:
Руки, жесты, тени, речи…
Нарисованные люди,
Нарисованные встречи.
Краски —
страсти,
Краски —
сласти,
В абрисе червовой масти.
Нарисованного сердца
Нарисованное счастье.
«Неужто так и присно и вовеки…»
Неужто так и присно и вовеки,
Чтоб доказать, что кровь красна —
рвать вены?
Чтоб самоутвердиться,
человеку
И ныне биться головой о стену?
Неужто усреднённость стала меркой,
Деля позор и славу без остатка,
За годом год —
примерка за примеркой,
Стих за стихом —
перчатка за перчаткой.
Но верю я и в случай, и в призванье,
Высокий труд не убоится смуты.
Из тысячи веков непониманья
Да сложится прозрения минута.
После праздника
Потухшие гирлянды,
Разбитые игрушки,
Растоптанные