Реки жизни. Борис Григорьев
в заведение, носившее загадочное название «Фотография». Сидя на стуле, я с опаской оглядывал пустую комнату и старался не смотреть на суетившегося передо мной человека и стоявший на треноге аппарат. Меня просили смотреть на этот аппарат, утверждая, что оттуда вылетит птичка, но я этому не верил и всё время ожидал от него не птичку, а какой-нибудь подвох. Наконец, человек накрыл себя покрывалом и приказал не моргать. На фотографии вышел маленький человечек в матроске, в напряжённой позе и с недоверием всматривающийся в объектив фотоаппарата.
Потом помню другой жаркий летний день. Я с мамой, после длительного путешествия из Пороя в кузове попутного грузовика, доверху нагруженном сосновыми деревьями, шагаю по Тяпкиной горе. Вернее, шагает мама и тянет меня за руку, а я, еле перебирая затёкшими ногами, волочусь за ней. Посредине горы мы сворачиваем направо и по узкой каменистой тропинке взбираемся к маленькому домику, прилепившемуся к крутому склону.
Нас встречает радостными восклицаниями маленькая худенькая женщина, которую мама зовёт Марьей Алексеевной. Это дальняя родственница, седьмая вода на киселе – свояченица моего дяди Николая, большая рукодельница по части шитья и плетения кружев, бобылка, оставшаяся верной своему жениху, погибшему на мировой войне. Рукоделье, кажется, было её единственным источником добывания средств для более чем скромной жизни. Она хлопочет вокруг стола, угощает вкусным чаем с вареньем и какими-то сухариками. Домик Марьи Алексеевны долго служил маме «транзитным» пристанищем в Лебедяни. А потом я подрос, Марью Алексеевну переселили в однокомнатную квартирку в доме, построенном напротив городской больницы, а её хату снесли. Она умерла, когда я уже был московским студентом… Мир праху твоему, дорогая моя старушка, первый житель Лебедяни, встретившийся на моём жизненном пути.
Далее Лебедянь давала о себе знать книгами, которыми меня в изобилии снабжала мама из районной библиотеки. Она 1—2 раза в месяц ездила в город либо за зарплатой, либо на учительское совещание в РОНО, и я с нетерпением ждал её возвращения. Фамилии «Лаптева» (заслуженная учительница РСФСР) и «Первицкий» (заведующий РОНО) были у меня тогда на слуху.
Книга и собаки – лучшие друзья человека. Собаки у меня не было, так что я полностью доверился книгам. Читал запоем, и мама еле успевала пополнять их запас. Книги из Лебедянской районной библиотеки сильно способствовали моему развитию и расширению кругозора. Слово «Лебедянь» мы произносили тогда редко – говорили просто «город». Другого города, кроме Лебедяни, никто в моём окружении тогда не знал, о существовании, например, Ельца, Данкова или Задонска, многие из моих сверстников села и не подозревали.
В раннем подростковом возрасте мне приходилось несколько раз ходить пешком в город за хлебом. Не помню уже, где отоваривался – вероятно, в торговых рядах близ Советской улицы. Усталость двадцативёрстного броска