Реки жизни. Борис Григорьев
свидетельство о смерти деда, выправленное по всей форме:
Для представления в Страхкассу, в крематорий или на кладбище.
СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ №17
Гр. З а й ц е в у Т и х о н у И л л а р и о н о в и ч у
(фамилия, имя, отчество)
м а р т… умер …3…числа
…месяца 1944 года, о чём в книге записей актов гражданского состояния за 1944 год произ- ведена соответствующая запись.
Причина смерти: п о р о к с е р д ц а. Место смерти: с. Курапово
(город)
Троекуровский с/совет возраст 58 лет. Зав. Бюро ЗАГС Кононицын
Делопроизводитель К. Ярославцева
Круглая печать: Троекуровский с/совет Лебедянского р-на Рязанской обл.
Клочок бумаги размером 11,5х10 см. В бланке «место смерти» указан только город – других мест для сведения счётов с этой жизнью государством диктатуры пролетариата не предусматривалось. Страхкассы или крематория в селе, естественно, не было в радиусе 400 км, а Кураповское кладбище, слава Богу, покойников принимало без всяких справок. Поэтому и сохранилась эта справка о смерти.
Живого деда Тихона я, помню смутно. Перед глазами мелькает какое-то чернявое, круглое, изрезанное глубокими морщинами и небритое лицо с натруженным прищуренным взглядом, но я не уверен, что это дед. Возможно, это видение навеяно фотографией деда, с которой я познакомился уже после его смерти. Когда я появился в своём кураповском доме, он уже был тяжело болен и не слезал с печи, и я запомнил его усталый лик, бледным пятном выглядывающий из полумрака лежанки. Вот парадокс памяти: физиономия козы Кирки запомнилась очень отчётливо, а лицо деда – извините, смутно…
Вероятно, не менее интересной личностью был и брат дедушки Фёдор. От него никакого потомства, к сожалению, не осталось – он ушёл на фронт холостым. Что-то смутно помню о том, что дед Фёдор во время боёв с белыми якобы столкнулся со своим двоюродным братом, офицером, воевавшим на стороне Колчака. Этот родственник должен был тогда происходить от брата моего прадеда Иллариона, уехавшего в Сибирь за счастьем, обещанным всем безлошадным и безземельным премьер-министром Столыпиным.
К этим смутным сведениям примыкает удивительное событие, испытанное матерью и бабушкой Сашей (Семёнихой) примерно в то же самое время, что и эпизод с глушением рыбы возвращавшимися с войны солдатами. Поздним вечером при свете коптилки мать с бабушкой сидели дома, когда в дверь кто-то постучал. Время было неспокойное и жуткое, так что обе женщины замерли от страха и не могли произнести ни слова. (Я вероятно уже спал, потому что ничего об этом событии не помню). Дверь скрипнула, и, не дождавшись ответа, в избу вошёл молодой мужчина в офицерской форме.
– Здравствуйте.
– Зд… здравствуй-те.
– Тётя Саша, вы меня не узнаёте?
Бабка Семёниха напрягла своё зрение,