Под теми же звездами. Андрей Ренников
память; я сейчас же забываю всё, что выучу.
Никитин сдержал улыбку и заметил:
– Это хорошо, что вы забываете. Известный Рибо сказал, что «мы забываем для того, чтобы помнить». И действительно – нельзя всё удержать в памяти, ничего не теряя.
– Кто сказал? Рибо? Ну, охота вам верит всякому клоуну. Я, вообще, нужно вам сказать, в цирк не хожу, ни Дурова, ни Рибо не видала и не хочу видеть…
Никитин не удержался и захохотал. За ним Коренев. Нина Алексеевна, сидевшая до сих пор молча, слегка покраснела и, обратившись к подруге, заметила:
– Лиза, ведь Рибо не клоун, а французский психолог… Разве ты не помнишь этого из лекций по психологии?
Елизавета Григорьевна недовольно наморщила лоб.
– Психолог? Не помню. Я же только что сказала, что у меня отвратительная память. И потом мне всё равно, – клоун сказал что-нибудь или ученый. Вот что.
Проговорив это, она сердито посмотрела на Никитина. Тот немного покраснел, а затем непринужденно спросил Коренева:
– Ну, дорогой, а чаю-то вы нам дадите? Ведь вы еще не пили, неправда ли?
Коренев смутился.
– А я забыл, – пробормотал он, вставая. – Я сейчас… вот…
– Вы не беспокойтесь, Николай Андреевич, – испуганно сказала Нина Алексеевна, – если для нас, то напрасно: мы скоро уйдем.
– Нет зачем же? – ответил Коренев, – зачем уходить? Мы выпьем все.
Он нажал пуговку звонка и подошел к двери. Пришедшую горничную он попросил подать самовар и собирался было закрыть дверь, как вдруг Никитин снова громко спросил:
– А к чаю, что у вас будет, Николай Андреевич, а?
– К чаю? Ага, да. Нужно действительно к чаю что-нибудь, Глаша. Вот… погодите…
Он полез в карман за портмоне и достал три рубля.
– Купите, Глаша, булок… лимону. Еще печенья там… полфунта.
– А посущественнее что-нибудь? – громко продолжал со своего места Никитин.
– Посущественнее? – смутился Коренев, стараясь непринужденно улыбнуться, – и посущественнее… Купите, Глаша, три фунта сыру. Швейцарского.
– Ха-ха-ха! – захохотала Елизавета Григорьевна. Никитин закусил губы.
– Господа, вы меня конфузите, – жалобно заявил Коренев, закрыв за горничной дверь и возвращаясь к столу, – я ведь хозяйничать не умею, ей-Богу. Что же вы надо мной потешаетесь?
Нина Алексеевна ласково поглядела на Николая Андреевича и заметила:
– Ради Бога, не сердитесь на нас: ведь мы просто, очевидно, все в хорошем настроении, вот и смеемся. Кстати, покажите, если можно, вашу диссертацию; мне было бы очень интересно ее увидеть.
Коренев просиял. – Ей интересно! Это очень хороший признак: Никитин как-то говорил ему, что в числе признаков влюбленной женщины находится и тот случай, когда «она» интересуется тем, что делает «он». Неужели она его любит?
Он подавил в себе волненье и подвел Нину Алексеевну к письменному столу, около которого стояла этажерка с рукописями.
– Вот, смотрите, –