Под теми же звездами. Андрей Ренников
здесь с приборами в общую систему, мы узнаем время реакций, то есть то время, которое нужно испытуемому субъекту для восприятия сигнала и нажатия кнопки.
– Вот курьезно, – рассмеялась Елизавета Григорьевна в ответ на объяснения Никитина, – и вы много занимаетесь этим?
– Да, этот род опытов производится часто.
– Комично! А обои-то почему черные, вы мне так и не сказали?
– А это нарочно, чтобы посторонний свет не отражался от стен и не мешал опытам. Вы попробуйте рукой, видите, какие они шероховатые: все лучи поглощаются ими.
Она беспечно потрогала стену, оглядела комнату сверху до низу и снова заметила:
– Ну, знаете, я здесь не хотела бы жить. Не то гроб какой-то, не то катафалк. Идемте лучше дальше. Покажите что-нибудь поинтереснее.
Они прошли в третью комнату, где Никитин стал показывать орган с деревянными трубами, возле которого стоял стол с различного размера медными резонаторами системы Гельмгольца. Елизавету Григорьевну заинтересовали опыты с этими резонаторами, так как Никитин для пробы приложил ей к уху один из них, а сам взял низкую ноту на органе; Елизавета Григорьевна ясно услышала высокий гармонический звук, отвечающий на густую дрожащую ноту органа.
– Очень интересно, – проговорила она, положив резонатор на стол и подходя к органу. – А ну – ка пустите меня, я попробую сыграть что – нибудь.
Она села, надавила меха и взяла аккорд. Затем ей захотелось заиграть в быстром темпе концертный кекуок, но орган не повиновался: ноты выходили сиплыми, кричащими, а некоторые клавиши отвечали вместо густого, свойственного им звука, тонким и резким неожиданным взвизгиванием.
– Не выходит, – встала со вздохом Елизавета Григорьевна со стула. – Ну, идемте в первую комнату, – добавила она, повернувшись на каблуке башмака вокруг себя и промурлыкав какой-то мотив, – там свободнее дышится, да и кроме того я не разглядела хорошо инструментов.
Они отправились обратно. Войдя в кабинет, в котором он обыкновенно работал, Никитин усадил за стол Елизавету Григорьевну, а сам сел недалеко от нее; свой стул он поставил аккуратно таким образом, чтобы ножки его упирались в проведенную заранее на полу белую линию; параллельно с этой линией на расстоянии полуметра друг от друга было начерчено еще несколько таких же белых линий в сторону стула, на котором расположилась Елизавета Григорьевна. Никитин поглядел как бы мимоходом на пол, удостоверился в том, что его и ее стулья стоят ровно на расстоянии двух метров, и придвинул к себе стоявший на столе аппарат.
– Вот, видите, – сказал он, – здесь у меня вращающийся барабан, соединенный с часовым механизмом. На этом барабане натянута закопченная бумага; когда я пускаю в ход часовой механизм, барабан вращается, а расположенный около него прибор с острым гусиным пером чертит линию на закопченной поверхности. Вот, хотите, я вам покажу, какие чудеса можно делать с этим аппаратом? Хотите, например, я узнаю ваш характер? А?
Никитин говорил это серьезно, почти не улыбаясь. Елизавета Григорьевна