Книга Готель. Мэри МакМайн
словно удивившись собственному голосу.
– Этой ночью мне не спалось. Я выходила прогуляться.
– Куда?
– В лес, совсем неглубоко.
На плечи легла тяжесть. Но больше она ничего не сказала.
Никогда раньше я не видела, чтобы матушка засыпала на ходу. Прямо за столом, работая и держа иголку во рту. Сначала у нее отвисла челюсть, а глаза стали слипаться. Потом она уронила куклу, к которой пришивала плащ. Когда ее драгоценная – единственная – игла упала в солому, я уговорила ее вернуться в постель. Прежде она не пропускала ни одного трудового дня. Даже если они с отцом ругались допоздна, мать поднималась рано. По утрам она надевала свои счастливые перчатки и занималась садом. После полудня навещала беременных женщин, нуждавшихся в ее помощи. Ночами шила кукол. Ни единого мгновения праздности.
Всю следующую неделю у нее горел лоб и она никуда не выходила. Сгинула женщина, которая вскакивала с первыми рассветными лучами. Она спала даже после того, как я открывала ставни. Веки у нее трепетали от солнечного света, заливавшего комнату, но она не просыпалась почти до самого полудня. Отец пытался убедить епископа прислать лекаря, однако его прошения остались без внимания.
Когда разлетелась молва об ее недуге, матушкины друзья начали приносить еду. Рыбачка, жившая по соседству, дала мне муки, чтобы я испекла хлеб на углях. Мать Маттеуса поделилась тушеным мясом, но ее сын вместе с ней не пришел. Когда я отметила, что не видела его больше недели, Мехтильда извинилась и сказала, что он очень занят пошивом одежд для предстоящей свадьбы. И поделилась печальной новостью о том, что нашего друга кожевника свалила лихорадка, пока тот чистил бычью шкуру. Жена нашла его лежащим около ямы с известью; он бормотал чепуху, лицо у него горело.
Я не могла не испугаться, что мою мать поразил тот же недуг.
Тем вечером в нашу дверь постучали. У жены мельника начались схватки. Ее племянник пришел позвать мою матушку на роды. Когда я пришла к ней и сказала об этом, она подняла подрагивающие веки.
– Жена мельника? – Ей понадобилось время, чтобы осознать мои слова.
На ее лице отразилась мука. Я видела, как она раздумывает, как туго натянулась кожа вокруг глаз, ставших желтоватыми. Она сказала надтреснутым голосом:
– Передай, что я захворала.
– Что? – выдохнула я. Мы никогда не отказывали пациенткам. Жена мельника бы справилась и без нас; послала бы за кем-нибудь другим. Но ее мать, жена пекаря, знала всех. Если бы мы не появились, все бы прослышали, что мы бросили пациентку в трудную минуту. Мы бы потеряли половину всех остальных одним днем. – Ее мать всем расскажет!
Матушка вздохнула, и я едва расслышала ее тонкий голос:
– Мне не пойти. Не хватает сил.
Я вгляделась в нее. Это было чистой правдой. Она едва находила силы и на разговор. Я должна была как-то помочь. Я училась у нее пять лет и хорошо справлялась с нашей работой.
– Почему бы мне не сходить одной?
Матушка встревожилась.
– Хаэльвайс,