.
разу не видел. Улица была очень узкая, грязная, и воздух на ней пропитался зловонием. Здесь везде находилось очень много маленьких лавочек, единственным товаром которых, по-видимому, являлись только дети; несмотря на такой поздний час ночи, они то выползали из дверей лавочек, то вползали туда, или во весь голос ревели внутри. Единственными торговыми учреждениями, которые, похоже, процветали среди этой грязи и нищеты, были трактиры, наполненные бесшабашными ирландцами, которые ругались, что называется, вовсю. Крытые проходы и дворы, то там, то здесь уходящие в сторону от главной улицы, открывали вид на небольшие домишки, где пьяные мужчины и женщины буквально валялись в грязи; из некоторых дверей, пробираясь осторожно, как тени, выходили какие-то люди весьма подозрительной наружности, отправляясь, по всей вероятности, в какую-нибудь далеко не безупречную экспедицию.
Оливер начинал уже подумывать, не лучше ли будет улизнуть отсюда, когда они подошли к самому концу улицы. Его спутник схватил Оливера за руку, толкнул в открытую дверь дома, находившегося вблизи Филд-лейн, и потащил его в проход, затворив предварительно за собой дверь.
– Кто там? – крикнул чей-то голос в ответ на свист Доджера.
– Плюмми и Слем! – ответил Доджер.
Надо полагать, что слова эти были заранее условленным паролем, так как вслед за этим на стене в противоположном конце прохода, показался слабый свет свечи, и из кухни в том месте, где находилась лестница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.
– Вас двое? – спросил он, вытягивая дальше руку со свечой, а другой рукой прикрывая глаза. – Кого ты привел?
– Нового товарища, – ответил Джек Доукинс, толкая Оливера вперед.
– Откуда он?
– Из земли простофиль. Где Феджин? Наверху?
– Да, сортирует платки. Идите же! – Мужчина скрылся за дверью, а вместе с ним и свеча.
Оливер, ощупывая путь одной рукой, а другой крепко держа руку товарища, с трудом поднимался по темной сломанной лестнице, тогда как проводник его шел совершенно свободно, видимо, хорошо знакомый с этим домом. Он открыл дверь задней комнаты и втащил туда за собой Оливера.
Стены и потолок этой комнаты были почти черные от многолетней грязи и копоти. Против плиты находился большой стол, на котором горела свеча, стояла бутылка имбирного пива, две или три оловянных чашки, хлеб, масло и тарелка. На сковородке, стоящей на плите, жарились сосиски; подле плиты у сковородки стоял старый еврей, отталкивающее лицо которого слегка закрывали нависшие красновато-рыжие волосы. Одет он был в серый фланелевый халат с открытой грудью; внимание его, по-видимому, разделялось между сковородкой и вешалкой, на которой висело множество шелковых носовых платков. Несколько постелей, состоявших из грубых соломенных тюфяков, лежали друг подле друга на полу. Вокруг стола сидели четверо или пятеро мальчишек не старше Доджера; они курили глиняные трубки и пили водку с важностью, присущей подросткам. Все они столпились вокруг своего товарища, когда тот