У светлохвойного леса. Екатерина Константиновна Блезгиева
пытался унять все более нарастающие муки совести, внушая себе то, что он вовсе не совершил кражу, а просто на время позаимствовал нужную ему вещь, которую непременно вернет обратно после доделанной работы.
– Хотел отвлечься, собака, а тут еще большее мучение! – ворчал вслух Николай. – Да ведь отдам же я дрянной этот нож, отдам! Не украл же я его, не украл!
Он еще порядка десяти-пятнадцати минут провозился со своим «произведением ручного искусства», а затем, отложив ножик на голый пол, принялся рассматривать деревянного мишку. Вещица глядела на него доброй мордой, да и сам весь мишутка показался ему таким хорошеньким, что Николай впервые за вечер и ночь просиял нежной и умилительной улыбкой.
– Да уж… – Он даже пустил одну сверкнувшую соленую слезу из правого глаза. – И кто-то же ведь заприметил его и вынес. Кто это был, интересно… У нас уйма вещей, которые имели большую надобность, а кто-то обратил внимание на колобашку с медвежьей головой. Кто это такой чуткий у нас? Или может, что попало уже загребали? Но все же, кто из рабочих? Никита, Игнат… нет, вряд ли. Аксинья может? Дуняша? – Николай вдруг задумался: – Дуняша… Хм… Как там она… Она так посмотрела на меня… И что означал ее взгляд? Все же обиду, тоску, страх? Что?! – Шелков вдруг понял, что толкует почти в полный голос сам с собой, а потому даже немного смутился. «Да-а-а, еще самая малость, и я точно сам буду считать себя не совсем здоровым», – подумал он.
Положив медведя в мешок, Шелков подобрал с пола нож и отправился вниз, чтобы вернуть его на прежнее место, перед этим тщательно протерев его.
– Будет уж совести грызть меня. Я же возвращаю? Возвращаю, – тихо бормотал себе под нос Николай, спускаясь по лестнице.
Подойдя к той самой комнате, откуда давеча выходил он с ножом и с красным лицом, Шелков медленно заглянул в приоткрытую дверь, не сместившуюся ни на пядь. Полог все так же закрывал от сторонних очей кровать и тех, кто уже спал на ней. Поскольку ключника на посту Шелков не обнаружил, он решил, что тот спит вместе с коллекционершей. «Теперь главное – не разбудить их», – мысленно проговорил Шелков и, очень тихо войдя в комнату, на цыпочках добрался до того места, где ранее лежал ножик. Он аккуратно положил его и уже было, радостный, что все так незаметно и благополучно вышло, собирался впустить в свою душу легонькое чувство минувшей опасности. Однако, разворачиваясь, он случайно задел рукой одну из длинных статуэток, которая тут же упала на пол и с ощутимым звуком разбилась. Николай сжал зубы.
– Это что такое?! Звук внезапный! Что-то разбилось?! Там кто-то есть?! – донесся до Шелкова голос вскочившей дамы сердца ключника, а может и просто дамы мимолетного его увлечения, впрочем Шелкову это уже было совсем не важно. Он тут же кинулся к двери, не оборачиваясь назад, с огромной скоростью поднялся по лестнице и, вбежав и заперев комнату изнутри, упал на колени.
– Иисусе Христе, Боже мой, прости меня! – крестясь и кланяясь, молился Шелков. – Прости меня, согрешил я. Вещь самовольно взял,