У светлохвойного леса. Екатерина Константиновна Блезгиева
была открыта, и Шелков, заплатив извозчику чуть более положенного, тут же направился ко входу в дом. Две девочки, что разговаривали друг с другом, сидя на скамейке во дворе, окинули его удивленными взглядами и начали перешептываться. На что Николай лишь помахал улыбаясь и вошел в здание. Как ни странно, но он прекрасно помнил этаж и номер дядюшкиной квартиры, а потому спустя минуты три уже стоял у нужной двери. Он сделал несколько достаточно громких постукиваний в старую деревянную дверь с выцветшим номером «12».
– Ух, и кого там принесло еще, какого лешего?! – донеслось до слуха Шелкова после еще нескольких постукиваний. Его тут же смутил угрюмый голос, который ничего доброго и приветливого не предвещал.
Несколько секунд спустя взору его предстал небрежно одетый мужчина сорока шести – сорока восьми лет, среднего телосложения, с заспанными несколько злыми глазами кофейного цвета, как и у Геннадия Потаповича и у Николая. Он показательно провел взглядом от волос Шелкова до стоп и сморщился. Николаю очень хотелось думать, что поморщился он не от вида приехавшего к нему племянника, а хотя бы просто от запаха его грязной одежды.
– А-а-а, это ты, – немного помолчав и поняв, что перед ним родной племянничек прохрипел он. – Ну входи, чего стоишь топчешься?! – Его бледная с выступающими костяшками рука вяло махнула внутрь квартиры, и, не произнося более ни слова, он пошел обратно. Все желание Шелкова выговариваться и открываться этому человеку вмиг удушилось, и он уже даже начал жалеть о том, что приехал к нему. Но возвращаться ему было, к величайшему сожалению, некуда.
Николай сдержанно вошел в квартирку и тут же осмотрелся. Деревянные часы по цвету своему не уступали дядюшкиной двери. Голые стены выглядели отталкивающе и чересчур безвкусно. В квартире ощущался какой-то пронизывающий холод, несмотря на то, что на улице стоял во всей красе теплый июнь. Облезлый деревянный шкаф у входа совсем не располагал к себе желанием оставить там одежду, впрочем и белье Шелкова не выглядело лучше него. Николай протяжно вздохнул.
– Ой, давай не топчись там теперь! Калоши снимай свои, или что там у тебя, и иди сюда ты уже! – вышел из другой комнаты к нему дядюшка с недовольным видом, призывая его пройти. Теперь уже Николай сообразил, что, в конце концов, пора хоть что-то отвечать.
– Да-да, иду, дядюшка… – еле переборов свое смятение, выдавил из себя Шелков.
Он торопливо снял свою дурно пахнущую после канавы обувь и не найдя под рукой никаких, даже самых замызганных тапочек, направился в комнату, где ожидал его дядюшка.
– Садись, – почти безразличным голосом проговорил Владимир Потапович, указывая на непривлекательную взору пружинистую кровать, по всей видимости, с редко стирающимся постельным бельем.
Николай послушно сел и уставился на дядю.
– Чего смотришь-то на меня? Ну, соболезную, что теперь сделаешь. Коли приехал – живи какое-то время, гнать не стану. Спать здесь будешь. Уж