Люксембургский сад. Из французской поэзии XIX-XX вв.. Коллектив авторов

      Pas une feuille qui bouge,

      Pas un seul oiseau chantant,

      Au bord de l’horizon rouge

      Un éclair intermittent;

      D’un côté rares broussailles,

      Sillons à demi noyés,

      Pans grisâtres de murailles,

      Saules noueux et ployés;

      De l’autre, un champ que termine

      Un large fossé plein d’eau,

      Une vieille qui chemine

      Avec un pesant fardeau,

      Et puis la route qui plonge

      Dans le flanc des coteaux bleus,

      Et comme un ruban s’allonge

      En minces plis onduleux.

      И ни шороха листа,

      И ни птицы в звонком пенье, —

      Горизонта краснота,

      Резких молний воспаленье.

      Кое-где видны кусты,

      Борозды в болоте тонут,

      Тени на стене густы.

      Ивы-девы плачут, стонут.

      В стороне же от болот —

      Ров с водой за пашней тощей,

      И старуха, что бредет

      Со своей тяжелой ношей.

      В чрево синее холмов

      Та дорога дальше длится —

      Тонкой лентой кружевов

      Извивается, змеится…

      Carmen est maigre, – un trait de bistre

      Cerne son oeil de gitana.

      Ses cheveux sont d’un noir sinistre,

      Sa peau, le diable la tanna.

      Les femmes disent qu’elle est laide,

      Mais tous les hommes en sont fous:

      Et l’archevêque de Tolède

      Chante la messe à ses genoux;

      Car sur sa nuque d’ambre fauve

      Se tord un énorme chignon

      Qui, dénoué, fait dans l’alcôve

      Une mante à son corps mignon.

      Et, parmi sa pâleur, éclate

      Une bouche aux rires vainqueurs;

      Piment rouge, fleur écarlate,

      Qui prend sa pourpre au sang des coeurs.

      Ainsi faite, la moricaude

      Bat les plus altières beautés,

      Et de ses yeux la lueur chaude

      Rend la flamme aux satiétés.

      Elee a dans sa laideur piquante

      Un grain des sel de cette mer

      D’où jaillit, nue et provocante,

      L’âcre Vénus du gouffre amer.

      Кармен тонка – исчадье ночи,

      От черных кос уйти нет сил;

      Зловещей страстью блещут очи,

      А кожу дьявол ей дубил.

      «Уродка», – слышно в женских сплетнях,

      Но тем любовь мужчин сильней.

      В Толедо, стоя на коленях,

      Архиепископ служит ей.

      Шиньон ее, как зверь в неволе,

      Что скован цепью золотой, —

      Но отпускается в алькове

      По телу мантией-волной.

      И среди бледности томящей

      Цветет, пылает алый рот, —

      В победоносном смехе мстящем

      Свой пурпур из сердец берет.

      Так создана самой природой

      Бурлить, стремиться, обжигать;

      И своей огненной свободой

      Расслабленных подстерегать.

      Она невыносимо колка,

      Горька, – крупица моря, стон.

      Так Афродита волей рока

      Явилась в мир из бездны волн.

      Une jeune Chimère, aux lévres de ma coupe,

      Dans l’orgie, a donneé le baiser le plus doux;

      Elle avait les yeux verts, et jusque sur sa croupe

      Ondoyait en torrent l’or de ses cheveux roux.

      Des ailes d’épervier tremblaient à son épaule;

      La voyant s’envoler, je sautait sur ses reins;

      Et, faisant jusqu’à moi ployer son cou de saule,

      J’ enfonçai comme un peigne une main dans ses crins.

      Elle se démenait, hurlante et furieuse,

      Mais en vain. Je broyais ses flancs dans mes genoux;

      Alors elle me dit d’une voix gracieuse,

      Plus claire que l’argent: Maître, où donc allons-nous?

      Par-delà