Мальтийская история: воспоминание о надежде. Андрей Николаевич Григорьев
вдоль окна.
– Не надо так расстраиваться, Надэж. Ты всё равно уплывёшь в Триполи, только теперь через семь дней, – высказался я, попытавшись придать своему голосу спокойную уверенность.
Она застыла около окна, снова посмотрела на меня. Надэж приподняла брови, отчего внешние уголки её глаз опустились. На её лице я прочёл скорбное сочувствие уже к себе как к умалишённому.
– Викто́р, ты слышал последние новости? – не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Немцы приближаются к Парижу. Кому теперь нужны какие-то французы, затерявшие на скалах в море?
– Успокойся, Надэж. Двадцать лет назад во время Великой войны боши тоже приближались к Парижу, но были разбиты маршалами республики. И сейчас они призваны премьером снова в строй, чтобы вновь доказать силу французской мощи. Линия Мажино для немцев непреодолимый рубеж, – я вещал этот пропагандистский бред под её пристальным взглядом. Она молчала, пока я говорил.
– Викто́р, ты в своём уме? – её взгляд скользил по моему лицу. – Какие маршалы? Столетние выжившие из ума старики? Линию Мажино уже обошли. А мощь будут демонстрировать в предместьях Парижа беженцы из Пикардии и Шампани?
Её поучения меня разозлили: «В конце концов, что может понимать эта папина дочка из XVI округа о жизни? Её коробит, что она встречает меня в одинаковом платье – вот горе! Я её успокаиваю, как могу, и я же полноценный идиот!»
Мои бурлившие мысли были перебиты очередными её причитаниями. Она опять начала ходить вдоль окна, сжав кулачки:
– Что же будет с родителями? Ведь они остались в Париже!
– Ничего не будет. Столицу не бомбят. Боёв за неё, очевидно, не будет. Подойдут, потопчутся в Венсене, заберут всё вино с Лотарингией и Эльзасом в придачу и уберутся к своим мюнхенским свиньям, как это было семьдесят лет назад при Бадингете, – мне всё это надоело, и я, нарушая все правила приличия, невежливо плюхнулся на стул и вытянул ноги. Хотелось сплюнуть от души, но это был бы слишком даже для меня. Она замерла и уставилась на меня круглыми глазами.
– Викто́р, что ты такое говоришь? Что ты понимаешь?! Они там, в адовом котле немецкой чумы, а ты здесь рассуждаешь об этом, как об очередном историческом анекдоте!
Это было последней каплей переполнившей чашу моего терпения, и я взорвался:
– Исторический анекдот? – зло посмотрел на неё. – Четыре недели назад при бомбёжке Нанта погибли мои родители. Что ты скажешь об этом анекдоте?
Я замолчал, продолжая смотреть на неё. Надэж попятилась назад, к окну, подоконник остановил её. Она схватилась руками за него, несколько секунд молча смотрела на меня немигающим взглядом, затем резко развернулась лицом к окну, распахнула оконные рамы и перегнулась через подоконник. Я испугался: мне показалось, что она хочет выброситься из окна. С возгласом «Надэж, остановись!» бросился к ней. Один миг, и её талия оказалась в моих руках. Она застыла. Несколько секунд мы стояли неподвижно. Наконец, прозвучал её голос:
– Отпусти.
– Да, –