Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2. Игал Халфин
виды коммунистка сожалела о высланных за фракционную работу, и Самарец уж точно не хотел обнаружить себя вновь выключенным из социалистического строительства.
Текст Самарца дает представление о нем как о человеке относительно необразованном, хотя начитанном и грамотном. Он практически не допускает ошибок в письменной речи, весьма усложненной синтаксически и преимущественно книжной, но имеет явные проблемы с пунктуацией и с редким включением устного регистра речи («участвовал на нескольких собраниях», «был исключен за оппозицию» и т. п.). Это человек неписьменной культуры – в тексте, судя по изменению почерка написанном с перерывами и паузами, он признается, что в 1928 году по просьбам товарищей пытался системно сформулировать свои политические взгляды, но постоянно терпел неудачу. Несмотря на избранный жанр, Самарец очень осторожен в изложении чьих-либо конкретных взглядов на спорные вопросы в партийной жизни, предпочитая «объективные», основанные на идентичности или на действиях, маркеры («троцкист», «децист», «оппозиционер»).
Уже одной этой констатации вполне хватило бы для того, чтобы контрольная комиссия безошибочно признала в Самарце, как и в Лифшиц, идейных троцкистов или, по крайней мере, представителей левой оппозиции. Вопросы о «кулаке» и «социализме в одной стране», как и «китайский вопрос», по сути, исчерпывали формальные претензии оппозиций к большинству ЦК – проблема «термидора» и «сталинской диктатуры в Политбюро» были вопросами чисто внутрипартийного управления и сами по себе к числу идеологических не относились. Отметим кстати, что Самарец ни разу не упоминает Зиновьева и «зиновьевцев» – хотя термин вполне имел хождение в среде ленинградских оппозиционеров, интуиция автора подсказывала ему, что «троцкизм» – более широкий и в силу этого более безопасный термин, чем привлекающий внимание «зиновьевец».
Тем не менее Самарец совершенно не опасался говорить о себе как об «оппозиционере» по существу и не опровергал наличия у него сомнений в отношении генеральной линии партии. Мало того, Самарец не опасался также давать на себя и на своих товарищей по оппозиции отменный компромат: участие (хотя и нереализованное) в оппозиционной агитации уже после изгнания из партии, организация оппозиционных сборищ, готовность к участию (хотя и де-факто несостоявшемуся) в распространении троцкистских листовок, агитация (неудачная) на заводах, покупка шапирографа для распространения документов. В конце 1928 – начале 1929 года Самарец пытался сохранить связи со знакомыми оппозиционерами, в первую очередь с преподавателем Толмачевки Яковом Самуиловичем Шахновичем, который как прожженный троцкист исключался из партии в 1924 и 1928 годах. «Встречи, споры, разговоры и читка фракционных документов приносимых Шахновичем у меня были с ним до момента моего ареста». В этих спорах Шахнович ратовал за Троцкого, Самарец же отстаивал свою точку зрения. «Однако было и несколько моментов, когда