Жизнь, которая словно навечно. Анастасия Рубанова
И лишь время от времени идиллия разбавлялась решительными разногласиями. Разница была в том, что теперь конфликт завершался принятием права на иное мнение, а в головах у обоих устаканилось понимание: каждый несет ответственность за собственные ошибки и свою жизнь.
– Как дела с работой, мам?
Элеонора Рудковски работала в крохотной компании, непопулярной настолько, что, когда кризис ворвался в двери всех предприятий подобного рода, организация взялась за сокращение штата.
– Знаешь, Кэйт, – так прозвала Катерину мать, – сдается мне, после праздничных выходных меня уволят.
Катерина прониклась сочувствием, не скрывая того на лице, хотя мать не подкрепила слова траурным тоном.
– Мам, мне так жаль, – Рудковски взяла маму за руки и вместо долгих речей, выражающих соболезнования, открыто глянула ей в глаза.
С годами у девушки развилось невероятно глубокое чувство эмпатии, и всякий раз, когда Катерина кому-нибудь сопереживала, в ее глазах образовывались два озерца из слез, словно горе случалось с ней самой. Что интересно, само лицо девушки оставалось бесстрастным. Слишком боялась Рудковски того, чтобы «слабость» ее характера обнаружили.
– Ну что ты, Кэйт, – Элеонора спешила ее утешить. – У меня появится столько времени для дома, для вас!
– Да что у вас там за похоронная процессия? – ворчливо вмешался Джозеф.
– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, – передразнила супруга женщина. – Сколько он может бурчать? – она обратилась к дочери, и та коротко усмехнулась.
– Катерина, лучше расскажи нам, не завела ли ты кавалера, – на прозвища девушки не считал нужным ссылаться только ее отец, считая их оскорблением гордого имени.
– Ну па-а-ап, – протянула Рудковски и закатила глаза – жест, выражающий отвращение от вопроса, звучавшего всякий раз при их встрече и не вызывавшего у Катерины и толики энтузиазма. – Мы тысячи тысяч раз обсуждали, что, во-первых, если я кого и заведу, так крысу или котенка. А во-вторых, в своем будущем «союзе равных» я не хочу скучать от речей про автомобили и рыбалку, коими ограничивались беседы всех моих прошлых кавалеров.
– Мда, – с сочувствием, как если бы девушка прямо сейчас, на его глазах совершала немыслимую ошибку, швырнул Рудковски. – Мать, разбирай приданое, – добавил мужчина, чтобы не заканчивать зашедший не в то русло разговор неловким стеснением.
– Кстати, мам, что у нас на ужин? Я страшно голодная. Готова позволить любым твоим изваяниям отправиться вплавь по кишечнику, – нарочито напыщенно бросила девушка и заулыбалась. Она знала: мать не особенно жаловала ее высокопарный стиль изложения.
– У нас в меню сегодня… – казалось, семейство разыгрывало театральную пьесу. Теперь уже мама надела шкуру повара и заставляла зрителя пускать слюну, – пекинская утка, запеченный картофель с беконом и сыром… – после каждого пункта Элеонора делала длинные паузы, словно те давали возможность опробовать называемые кушанья, – оливье и… – на лице женщины