Глубинная почта. Аркадий Застырец

      Вермишель в коридоре, где свода белёной горе

      Бесколёсно воздета простая дамоклова рама

      И в холодном железном – помятом?! – помятом ведре

      Отражается в мокром локтями белёсыми мама.

      Вермишель разлетается,

      взрывом голодных времён

      Перекинута в розу ветров за рассветом, распадом…

      И – накормленный силой, обманом, отцовским ремнём —

      Я в букварь уезжаю несчастным преджизненным взглядом.

      Ну, кого мне, скажите, кого же мне благодарить

      За свершенье пути к экскаватором взрытому свету?

      Если Бога вам нету и тьмой обрывается нить…

      Неужели Хрущёва? Но вот уж и Ельцина нету.

      Лишь в полуденном мареве липнут к лицу,

      И приходится рвать, чтоб отбиться,

      зелёные ветки:

      Мах – и шаг, мах – и в спину уткнулся отцу…

      А по краю карьера, шатаясь, гремят вагонетки.

      Вот и мы на краю, опрокинув сияющий взор…

      Опадает, шурша позади,

      вермишель в коридоре,

      А у нас под ногами зияет бездонный простор —

      Может, воду из неба зальём, и получится море?

      Рождены же вплоть, не на бумаге,

      От живых страдающих отцов

      Почтари лошадные – Пинягин,

      Малышев, Недодьев, Воронцов…

      Чай, не тля, не дышащие дыры…

      Погляди внимательней, сестра.

      Как сидят парадные мундиры

      На восьми кружочках серебра!

      Как блестят мерлушковые шапки

      В солнечном морозе января

      И шуршат конвертики в охапке,

      Сургучами стиснуты не зря!

      Пусть на обшлагах чернее ночи

      Стылым трактом скучного житья

      Время оботрёт и насмерть сточит

      Узелки казённого шитья —

      Допьяна, без мысли и не глядя

      Через пыль и темень, где звезда,

      Знает Бог, какого счастья ради

      Вся эта неслась белиберда.

      Ищи среди цветов,

      За влажною подкладкой,

      В пыли разбитых слов

      Притихшего украдкой,

      Ищи в огне земли,

      Весной благоуханном,

      В бесцветном корне тли,

      Надёжном, постоянном,

      Под маленьким стеклом,

      Зелёной золотинкой,

      Растаявшим числом

      И прошлогодней льдинкой,

      На масляной воде

      По следу водомерки,

      Ищи его везде,

      До смерти и поверки.

      Найди его, найди,

      Отчаянье развеяв,

      За шелестом в груди,

      Земной оси левее,

      В борении крыла

      И спёкшемся сугробе —

      Как жизнь тебя нашла

      У матушки в утробе.

      Как бы добраться до неба Монголии,

      Огненно ясного, медленно грозного?

      Только не надо про нёбо магнолии

      Врать на ходу из вагона нервозного.

      Может, мне сдаться секретным товарищам

      С белыми лампами и папиросами,

      Тварям, пытающим, бьющим и старящим

      Не подлежащими свету вопросами?

      Может, мне прыгнуть с раздутыми жабрами

      С крыши обкома, алеющей скатами,

      В путь, проведённый во сне дирижаблями,

      Газом горючим летуче раздатыми?

      Или в «Победе» с покатою крышею

      Ехать бензиновой степью казахскою,

      Краем, где кажется дальше и выше и

      Гулко застелено плиткой метлахскою?

      Или по лесу в рассветном волнении

      Топать, шурша всевозможными травами,

      Живородящими время от времени,

      Верхними, нижними, левыми, правыми…

      Может быть, менее мне или более

      Боли отпущено до преткновения

      И не увижу я неба Монголии?

      Ну, так тем более! И тем не менее…