Хроники русского духа. Инна Демина
Любавичах ещё не было электричества. Оно появилось в 1953 году. Фильм крутили один раз в месяц с электродвижком. Однако в кино я всё равно иногда попадала. Какое-то время существовал интересный способ проникновения на сеанс. В только что построенном клубе не было пола. Кто-то из взрослых подкопал под одним углом лаз. Именно с его помощью дети и проникали в клуб: легко в летнее время, сложнее зимой. Зимой нужно было снимать свои куртки, в кромешной тьме вползали в клуб, таща за собой одежду. Когда заканчивалась одна часть, зажигался свет, киномеханик видел вокруг экрана десяток детей, которых он не впускал через дверь. Если был в хорошем расположении духа, делал вид, что не замечает детей. И мы с благодарностью досматривали фильм. Иногда по каким-то причинам движок глох, фильм останавливался, киномеханик выходил на улицу узнать, что с движком. А в это время большие ребята (у колхозников денег не было, если не выкормили поросёнка и не продали свинину) прошмыгивали через дверь. Теперь, замечая нас, малышей, вокруг экрана, разгневанный тем, что взрослые ребята вмешались в работу движка, киномеханик безжалостно нас выгонял из клуба.
Вскоре пол в клубе настелили, наша лафа прекратилась. Да и мы уже подросли.
Мишенька, везя отцовский воз и одновременно мощно учась, не имел ни одной свободной минуты. В клуб ни в кино, ни на танцы не ходил. Я же, будучи в 4-м классе, вдруг зачастила в клуб. Приду, забьюсь в угол и любуюсь, как красиво танцуют девушки. Моих сестёр тоже не видела. Замечаю однажды – Миша пришёл. Братик, радостно запрыгало моё сердце! Увидел и он меня и манит к себе. Ликуя, подпрыгиваю к нему.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает.
– Смотрю, как красиво танцуют! – я.
– Красиво, говоришь? – и как поддаст мне пинка, я кубарем прокатилась все шесть ступенек. А он мне вослед: – Чтоб больше тебя здесь не видел! – припечатал он свой вердикт.
И пришла я в клуб только в 10-м классе, хотя не только Миши, но и сестёр уже давно не было в Любавичах. Так мы учились около друг друга. Снова тонкое и благородное волнение затуманило взор! Какое сочное, яркое, эмоционально продуктивное время проживала я тогда с мамой, сёстрами, братом и не знала, что это было счастье.
Чувство собственного достоинства мамы питал не только педагогический её талант, умение и интерес к работе. У неё росли умные, красивые, скромные и здоровые дети. Все мы учились хорошо, почти отлично, за каждый учебный год по похвальной грамоте. В аттестате зрелости каждого по две-три четвёрки, остальные – пятёрки. Были скромными, у мамы ничего не просили. Что бы она ни сготовила, всё было нормально. Что покупала или передавала из одежды от одного к другому – всё воспринималось нами как только так и нужно было делать. Мама для нас была и фундаментом, и высотой того пространства, в котором мы чувствовали себя защищёнными! Да что говорить, мама и в моей московской семье была истиной в последней инстанции. Всё ею сказанное я не подвергала сомнению. Если она что-то советовала, это было как раз то, что нужно.
1948 год.