In Nomine. Гектор Шульц
улыбнулась отцу Джозефу. – Я провожу вас. Не забудьте оставить адрес приюта.
– Дробовик? – побледнел тот, когда до него дошел смысл сказанного.
– Именно. Демоны испытывают боль точно так же, как и люди. Надо только знать, куда и чем стрелять, – улыбнулась Регина, открывая дверь. – До свидания, святой отец.
– До свидания, – прошептал тот, когда перед его носом захлопнулась дверь. Отец Джозеф немного потоптался на пороге, осмотрел косяк двери, на котором были вырезаны защитные символы и молитвы, а потом, покачав головой, направился к лифту, гадая, а правильно ли он поступил, когда решил постучать в дверь жилища двух чокнутых монахинь из ордена святой Ангелины.
Приют был серым четырехэтажным зданием, расположенным на перекрестке между Пятой и Сорок седьмой. Район имел дурную славу, но мэр Города почему-то решил, что организация приюта в здании бывшего борделя несомненно пойдет на пользу как Городу, так и жителям района. На деле все вышло совсем по-другому.
Здание быстро приняло вид окрестных домов, став серым и невзрачным, подвал оккупировали бродяги и уличные торчки, возле светофора всегда терлись проститутки с лицами, напоминающими гравюры из страдающего Средневековья. Окна первого этажа были закрыты толстыми и плотными решетками, неспособными пропустить солнечный луч в помещения, а возле входной двери круглосуточно дежурил молодчик одной из банд. Руководство приюта согласилось на условия бандитов, когда одной ночью приют чуть не сгорел от десятка метко пущенных в его стены коктейлей Молотова. Впрочем, оно было и к лучшему. Охранник гонял бродяг и наркоманов, следил за порядком и частенько помогал женщинам, работающим в приюте, заменяя грузчика. И сейчас он лениво наблюдал за отцом Джозефом, который рассеянно мерил шагами улицу и посматривал на часы.
Священник остановился, когда к зданию подъехал убитый «Кадиллак Севиль» грязно-зеленого цвета и, бухнув двигателем, остановился. Первой из машины вышла сестра Оливия и, открыв заднюю дверь, взяла с заднего сиденья большую черную сумку. На монахине по-прежнему было черное платье, но волосы она стянула в тугой хвост. Оливия поморщилась, осмотрев улицу, и скривила лицо, когда увидела пару ночных бабочек возле светофора. Отец Джозеф подошел ближе и с тревогой посмотрел на черную сумку. Всю обратную дорогу до приюта он мусолил в уме слова сестры Регины о дробовике. Ни одна из знакомых монахинь не вела себя так, как эта странная парочка, но друг отца Джозефа, молочник Билл Уайзелл, с которым он частенько играл в покер, настоятельно рекомендовал ему обратиться именно к ним.
– Эй, – хмыкнула сестра Оливия, бросая смятую купюру в грязную шляпу, лежащую возле бездомного. Тот ощерился беззубой улыбкой и осенил себя крестом. – Купи себе виски. Дрожишь, как парализованный дрищ от героиновой ломки.
– Храни тебя Бог. Дай поцелую… – бродяга сделал было попытку подняться, но Оливия отшатнулась от него, как от прокаженного.
– Отсоси-ка, блядь, – поморщилась она и, хрустнув шеей, уставилась на отца Джозефа мрачным взглядом. – Поцелует он. Давно вы здесь мерзнете, падре?
– Примерно