In Nomine. Гектор Шульц
взрослыми, ни одного ребенка не наблюдалось. Наоборот, помимо работников приюта, в толпе были и бродяги, и знакомый Оливии охранник, чьи глаза тоже залила тьма. Ругнувшись, монахиня снесла голову ближайшего одержимого, который отвратительно лязгал удлинившимися клыками, а потом медленно двинулась вперед, напевая под нос какую-то песню.
Регина шла рядом с ней и методично выкашивала рискнувших броситься на нее, раз за разом нажимая на курок тяжелого девятьсот двадцатого Кольта. Пули разносили головы одержимых вдребезги, с влажным хлюпаньем, но монахиня все же старалась стрелять по ногам. Зато Оливия себя ни в чем не ограничивала. Оливия шла вперед с улыбкой и лишь изредка пряталась за спину Регины, чтобы перезарядить оружие, после чего снова возвращалась на позицию. За ними, пригнувшись, резво семенил отец Джозеф, держа за руку Кэти. Глаза священник устремил в пол, побелевшими губами отчаянно тараторя молитву и изредка вздрагивая от выстрелов. Одержимые корчились, но подойти ближе не могли, словно какая-то неведомая сила отбрасывала их от разъяренных монашек. Однако процессия остановилась, когда впереди возникла дверь на лестницу, у которой стояла высокая фигура в темном платье. Лицо незнакомки скрывал капюшон, но руки, которые выглядывали из рукавов, человеку явно не принадлежали. Существо коротко рыкнуло, и все одержимые отлетели к стенам, после чего раздался тихий смешок. Ехидный, сухой и жаркий.
– Как это мило, – со странным акцентом произнес женский голос. Оливия закатила глаза к потолку и ехидно поджала губы, когда незнакомка скинула капюшон и глазам монахинь предстала красивая женщина с копной рыжих волос, которые словно жили своей жизнью и состояли из жидкого пламени. – Сами пришли в мои ручки.
– Не кривляйся, а, – буркнула Оливия, пользуясь моментом и перезаряжая оружие. – И не вертись. У меня и так голова кругом, вдруг раню тебя, а не убью.
– Орден святой Ангелины еще жив. Прекрасно, – женщина словно не заметила угрозу в голосе Оливии и медленно направилась в её сторону, покачивая бедрами. Её лицо было красивым, но эта красота была злой и грешной, а черные глаза пылали дьявольским пламенем, когда женщина смеялась. Зубы её тоже мало походили на человеческие. Это были натуральные звериные клыки, длинные, острые и пожелтевшие от старости. Отец Джозеф в какой-то момент сконфуженно покраснел, когда понял, что завороженно смотрит на большие, колышущиеся груди незнакомки. Тщетно он старался убрать взгляд, а естество буквально пылало от раздирающего мужчину желания. – Кажется, кто-то хочет испить молока из моих грудей?
– А, ты про этого, – кивнула Оливия. – Чего тут удивляться, когда ты сиськами вертишь перед носом праведника. Не вертись, пожалуйста. Руки трясутся от гнева.
– Ты всерьез думаешь, что сможешь меня убить? – рассмеялась женщина, разводя руки в стороны. – Давай. Попробуй.
– С радостью, – Оливия прицелилась и выстрелила, но пуля прошла сквозь голову женщины, словно через туман. Красивое лицо подернулось рябью, а затем на нем появилось ехидно-обиженное выражение.
– Ах, как неловко.