Трещины и гвозди. Элин Альто
силуэт за столом долго не двигается, но хриплый голос разрывает тишину, когда Адрия добирается до первой ступени.
– Нашла себе пацаненка на приличной тачке?
Натянутые струны внутри Адрии обрываются, больно бьют наотмашь по рукам. Он видел. Более того, он слышал?
Адрия тихо сглатывает ком в горле, пытаясь убедить себя, что не произошло ничего страшного.
Но ведь произошло.
Они оба знают, что случилось и что за этим последует. Адаму нужен только повод.
– Мамаша не зря тебя учила, да?
Адрия хочет выругаться, но не в силах раскрыть рот. Стыд пунцовым заревом обжигает щеки – в полутьме не увидеть доказательств ее смущения, но она чувствует, как лицо горит огнем. Последнее, чего она хочет, чтобы ее сравнивали с матерью, сравнивая в угрожающей тишине дома, как они похожи. Ведь это мучительно больно признавать, что действительно похожи. Сходство это вдруг кажется Адрии не только внешним, но и внутренним, ведь неспособность преодолеть трудности самостоятельно – отличительная черта Дебры.
И Адам продолжает монотонно и буднично препарировать жизнь дочери:
– Если она и могла тебя чему научить, так это вилять хвостом перед мужиками, – широкие плечи грозно вздрагивают, фигура разворачивается. Теперь из темной кухни на Адрию смотрит насмешливый взгляд. Отец салютует ей банкой пива. – Признаться, это работает, появилась же ты.
Адри стискивает челюсти, заставляя себя проглотить унижение, смолчать, но яд проникает в мысли, отравляет свежей дозой злости ее разум. Яд освежает все воспоминания разом, яркими, болезненными вспышками отзываясь в сознании. Ее мать в ярко-красном платье сладко улыбается копам, когда они стучатся в дверь. «Что случилось, джентльмены? Чем могу помочь?» – приторно спрашивает она, а уже через полчаса на ее руках защелкивается холодная сталь наручников, и ярко-красное платье скрывается в полицейской машине. Все это время, от первого момента до второго, Дебра пытается услужить офицерам, предлагая воды, чая, кофе, словно не понимает, что они пришли за ней.
Несмотря на боль в лодыжке, Адрия делает решительный шаг вперед, демонстрируя яростный оскал.
– А чему научил ты?
Адам Роудс усмехается, застывая на стуле вполоборота к дочери. В полутьме кратко мелькает светлая полоска зубов, прежде чем усмешка оборачивается словами:
– Как чему? Я учу тебя защищаться, разве нет?
Адрия громко фыркает, точно отряхиваясь от неприятной правды.
– Чтобы пацаны на приличных тачках, – продолжает Адам, медленно раскладывая слова в воздухе, – не думали, что тебя получить проще, чем галлон бензина.
Задыхаясь в бессильном возмущении, Адрия покачивается на месте. Легкие раздирает от ненавистных слов, которые режут все оболочки, рвут капилляры, выедают ее изнутри точно кислота, но никак не находят выхода. Она не может подобрать ответ – те правильные, ужасающие и острые слова, что сделают Адаму так же больно, как он ей.
За что?
Почему?
Отец отвечает за нее:
– Я забочусь о тебе и