Дом пламенных клятв. Оливия Вильденштейн
в его светло-каштановую гриву в поисках целебного кристалла, подаренного Лазарусом, который защищает от отравления железом, однако среди немытых локонов ничего не блестит. А значит, если металлический ошейник нарушит кожаный покров… Если железо соприкоснется с кровью…
Я отгоняю мрачные мысли. Я буду вести себя как чертова паинька, и другу не причинят вреда.
– Тебе идет золотой. – Низкий голос Данте касается ушей, но не сердца.
Я ношу одно и то же жуткое платье уже несколько дней, не снимая. Корсет и жесткая юбка мне уже поперек горла встали.
– Приступим, Маэцца? – Голос Мериам прыгает по драгоценностям в хранилище, подобно мячику.
Данте толкает меня в кресло, затем подносит мою руку к стеклянной чаше. Достает кинжал из-за пояса и делает надрез на моем запястье.
– Позже. – Он щелкает пальцами.
Один из солдат у стены приближается к нам, в руках у него повязка из черного бархата. Я предполагаю, что ею он намерен закрыть рану, но я ошибаюсь. Данте намерен завязать мне глаза.
Я взираю на Мериам. У нее белое как мел лицо, отчего глаза выделяются еще сильнее. Я молча умоляю ее вмешаться… напомнить Данте, что в моей крови нет силы, поэтому в повязке на глазах нет надобности.
– Я с радостью заколдую ее веки. – Ее голос почти заглушается биением моего сердца.
– Не стоит расточать магию, когда есть идеально подходящая ткань.
Солдат закрывает мне глаза мягкой тканью и завязывает до тех пор, пока тьма не становится настолько полной, что проступает испарина.
– Уверяю тебя… – продолжает Мериам.
– Пока не пробудим у Фэллон магию, нельзя тратить впустую твои силы, стрега.
Дыхание Данте скользит по моему липкому лбу, как те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с ракоччинских каналов в летний зной.
– Возможно, мой муж…
– Он занят: играет с жизнью моряка. А теперь перестань тратить мое время и приступай, Мериам.
Я пытаюсь вырвать руку из хватки Данте, однако она не ослабевает. Мое запястье теплое от хлещущей крови. Желудок сжимается и переворачивается, сжимается и…
Я извергаю наружу свой завтрак, а также вчерашний ужин. Хотя мне не видно Данте, я стараюсь целиться в пальцы, обхватывающие мою руку.
– Гребаная тварь! – рычит он. – Принесите таз с мыльной водой, живо! – В его голосе звучит крайнее отвращение.
Вот и славно.
– Отныне не кормите Фэллон перед кровопусканием.
– Разве ты не намерен пускать мне кровь каждый день? – хриплю я, поскольку горло саднит от желчи.
– Намерен. Так что либо учись подавлять брезгливость, либо тебя опять будут кормить внутривенно.
– Опять?
– Как, по-твоему, мы поддерживали в тебе жизнь во время путешествия?
Он опускает мою руку в таз с пеной и вытирает насухо. Должно быть, затем он подносит мое запястье к другой емкости, поскольку нажимает на рану большим пальцем, чтобы усилить кровотечение.
Глаза щиплет от мучительного жжения, желудок вновь сводит, однако