Распятие для генерала. Ульяна Соболева
вскочила на ноги, и увидела все того же человека, который приносил мне ужин. Он протянул мне плащ.
– Наденьте и вернитесь в дом. Приближается ураган.
Набросила автоматически плащ. От холода или страха зуб на зуб не попадал.
Я пошла за ним, оглядываясь на цветы. Когда мы вернулись в дом, он забрал у меня плащ снова. А меня продолжало морозить.
– Как вас зовут? – спросила я
– Лев.
– Почему они здесь?
– Хозяин так захотел.
Логично… Наверное, по той же причине, что и я здесь – ОН так захотел.
– Зачем ему цветы?
– Ему – не зачем.
Он откланялся и исчез в одном из коридоров, ведущих в недра этого необъятного строения, в котором можно было заблудиться.
Я вернулась обратно к себе. Несколько минут смотрела на дверь, потом заперла ее на ключ, придвинула к ней комод и, сбросив одежду, забралась в постель, кутаясь в одеяло и вглядываясь в полумрак комнаты. Я не могла уснуть, прислушиваясь к ночной тишине, ожидая каждую секунду, что в доме раздадутся какие-то звуки… а, точнее, ожидая, что, когда он вернется, я услышу. Но нет. Все та же тишина. Я не заметила, как уснула….
Глава 7.2
Утром, когда проснулась, то первое, что я увидела – это несколько белых роз в вазе на подоконнике. Взгляд метнулся к двери – комод всё там же и ключ торчит из замочной скважины. Вот теперь стало не просто страшно, а жутко – мне дали понять, что все эти замки, ключи и баррикады просто видимость и насмешка надо мной. Я не в безопасности совершенно…но самое страшное – это всё же понимание …Полное понимание того, что я не сплю. Сны во сне не снятся.
Я в кошмаре наяву…Потому что Владимир Власов больше не плод моего воображения. Он настоящий и я понятия не имею, что он за чудовище, а в том, что он чудовище, я не сомневалась. Хватило бы и десятой доли тех качеств, что я описывала, но интуиция подсказывала мне, что десятой долей было именно то, что я придумала, а на самом деле я имею дело с первобытным злом во плоти.
Я слишком долго всматривалась в бездну…теперь она не просто посмотрела на меня в ответ, а целиком затянула в воронку, в свою оскаленную пасть.
***
Всё, что касалось её, всегда было СЛИШКОМ. Слишком много мыслей о ней. Слишком важно быть рядом. Слишком не хватает. Только с ней я мог быть слишком нежным для генерала НКВД. И только к ней я был слишком жесток. Так жесток, как к никому другому. Глух к мольбам убить её и не позволить им сотворить ЭТО с ней. Но и тогда я был слишком. Слишком эгоистичен, Мила.
Как же ты просила, умоляла лишить тебя жизни, но оставить с тобой все воспоминания. Клялась в любви и тут же кричала о жуткой ненависти из-за принятого мною решения, и я видел это дикое отчаяние в твоих глазах. Ты не понимала, почему я принял такое решение, а я так и не сказал тебе, что просто не смог. Знать, что ты жива – это была проклятая, навязчивая одержимость. Пока ты дышишь – у меня есть шанс найти и вернуть, отобрать, выгрызть тебя у расстояния,