Наследница Унылой Пустоши. Фрейя Олав
кивками.
– Я только-только закончила очередную схватку на мечах, когда Пэйону доложили, что кто-то из членов Алиса устроил страшный погром в трактире. Это то заведение, что находится прямо над шпионским штабом. Мы поднялись наверх, но оказалось, что городская стража уже опередила нас: мужчину уволокли на улицу, чтобы казнить. Уличные прохожие стали зрителями к грандиозному представлению, которое подготовили солдаты прокуратора. Но в начале – короткая увертюра. Она сопровождалась криками, бранью и хрустом костей приговоренного. Он сопротивлялся. Наверное именно это и стало причиной тому, что его сочли мятежником. Приняли за нашего и обошлись с ним так, как обращаются… ну, сама знаешь… со всеми, кто выполз из «крысиных нор».
– Но он…
– Не был алисовцем. Да. – Огромный ком застревает в горле, но это не мешает продолжению истории: – Ты бы слышала, как отчаянно он клялся в том, что не имеет ничего общего с Алисом! Повторял, что они приняли его не за того. Ругался. И хоть его маленький мятеж длился недолго, но солдаты успели обесчестить мужчину на глазах у горожан. А потом один из них потянулся за мечом… Я не могла позволить лишить его жизни. Я не могла…
– Поэтому ты убила их? – это укор, подобный удару хлыста, пришедшегося прямо по сердцу.
– Я принесла смерть многим. Но ни один из числа убитых не знался с честью!
– Многие не понимают, какова значимость чести. Среди таких людей имеются даже наши с тобой братья и сестры.
– Речь идет о шпионах? Да, шпионы не смотрят в глаза противнику во время сражения и могут пустить стрелу из тени, но это обыкновенное невежество! Упрямое несоблюдение кодекса или невоспитанность! Во всяком случае, те солдаты – совсем другой разговор. – Я выталкиваю еще один ком из горла, но тщетно. Он не дает мне ни говорить, ни дышать. Моя речь становится обрывистой. Легкие колет. Слезы жгут глаза. – Они убивают потому, что в сущности являются настоящими чудовищами! Эти чудовища заслуживают смерти. А люди заслуживают жить и быть честными.
– Звучит так, как будто папа мог бы одобрить это.
Я не стану спрашивать, о ком из наших родителей говорит Айла. Они оба учили меня одному и тому же.
– А ты одобряешь мой поступок?.. – еле-еле выговариваю я. Ком разросся до неимоверных размеров.
– Я не могу судить, кто достоин жить, а кто умереть. Я просто надеюсь, что все это было не зря, и человек, ради которого ты сражалась, проживет свою жизнь с честью и достоинством. А еще, что и чести, и достоинства будет достаточно, чтобы однажды кто-нибудь не решил, что он заслуживает смерти.
Это последний удар, пришедший по моему искалеченному сердцу. «Неужели она имеет в виду, что я такое же чудовище, что и прокураторские стражи, отнимающие жизни у каждого, кто, по их мнению, ее не стоит?»
Я задираю подбородок так высоко, будто предательские слезы зальются обратно в глаза. Набираю поольше воздуха и выпскаю обратно тонкой холодной струей. Когда кислород в легких заканчивается, я глотаю