Вечный Жид. Том II. Гарем. [frank_sparral]
любых обстоятельствах захватить Давида и Рори, а ещё, быть может, некоторых других начальных, близких к Давиду, девушек. «Солдаты вне себя от этого мусульманского отброса, – сказал тогда Бенедикт. – Но вы же понимаете, что множество людей будут пытаться уничтожить этого Давида прямо на месте… Поэтому можете сделать из его девушек – своих девушек, чтобы подумали, будто вы их возьмёте навсегда к себе… А Давида нарядите в солдатскую форму, чтобы он не отличался от других солдат… Мы должны скрывать этого урода, чтобы допросить его… Но если вообще из этого ничего не получится – просто уничтожьте все следы пребывания этой группы, группы Давида, там. Сожгите их тела – а их одежды возьмите с собой и потом отдайте нам!»
– Не знаю. Я сегодня уже набегался… – говорит Остин. – Почему нам точно приходится выслеживать этих шавок?.. – озвучивает Остин через презрение. Для Остина само по себе явление Давида вызывает отвращение ко всему, что связано с этим Давидом. Остин считает, что Давид – мусульманский янки, так сказать. Это значит, что подобный человек, где бы он ни родился, потом станет снова мусульманином, даже если впитает всю прелесть нормальной, как выражаются эти ребята, культуры, то есть той культуры, которую обеспечивает именно вульгаризированный Запад, а не Запад морализованный – и Бенедикт промахнулся с этим, конечно: Бенедикт пытался найти хороших людей, которые не позволят снизить честь самого этого человека, то есть самого Бенедикта, однако эта группа, группа которая теперь стала существовать во главе с Оливером, кажется, хочет и Бенедикта изнасиловать каким-то образом, а не только девушек Давида и самого Давида – об этом пойдёт речь далее. Эти люди, если их можно вообще назвать так, о которых мы говорим: Оливер, Остин, Итан, Билли и Бенни – являются настолько врагами Давида, что – кажется – либо убьют его и других девушек сразу, либо отдадут мафиозным бандам, ведь ведутся грандиозные торги даже за мёртвые трупы этих людей из группы Давида. Оливеру и его ребятам оторвало башни – в метафоричном смысле – от цен, которые дают этим мусульманским уродам – опять же уродам, по мнению Оливера и Бенедикта, которые представляют две различные по сути сверхгруппировки.
– Кто знает… – говорит спокойно первый, или Оливер. – С нашими у них какое-то дело, – Оливер называет Бенедикта нашим, или своим – потому что уверен, что их прослушивают. Поэтому открываться так резко не хочет. Хоть за Давида и его группу дают большие деньги… и Бенедикт, и другие люди – но Оливер так же хочет быть бизнесмэном, своего рода, то есть получить серьёзную выгоду. Оливер понимает, что скоро будет настолько зрелым, что пожалеет обо всяком моменте в своей жизни, где он не просто упустил звонкую монету, но точно не заработал эту монету. И поэтому Оливер переживает всё сильней с каждым днём, что останется сам либо в бедной жизни, либо вообще у разбитого корыта, ведь порой даже по своему мнению многого просит. Хотя Оливер считает о себе, что он может просить многого, ведь думает