Гвианские робинзоны. Луи Буссенар
движение в обратную сторону. Случалось, что в отсутствие попутного ветра суда проводили в море по восемь-десять дней, не имея возможности продвинуться ни на метр.
Вот какая заминка грозила нашим пассажирам. Скорость течения составляет полтора узла, то есть две тысячи семьсот семьдесят восемь метров в час, притом что узел составляет одну тысячу восемьсот пятьдесят два метра.
К счастью, вскоре после отплытия подул бриз, причем кормовой, – случай совершенно исключительный! – и это позволило «Тропической птице» развить скорость около четырех узлов и преодолеть течение.
Жена изгнанника устроилась вместе с детьми на корме под тентом и безучастно смотрела на пенный след из-под киля судна, не обращая внимания ни на качку, ни даже на палящее солнце, считая минуты и мысленно преодолевая пространство, отделяющее их от пункта прибытия. Ее сыновьям качка тоже, казалось, была нипочем.
В отличие от бедного Николя. Бледный как смерть, без кровинки на лице, он распластался на свернутом в бухту канате, зажав ноздри в безуспешной попытке справиться с морской болезнью.
Легкое судно с раздутыми парусами шло, увы, не плавно, но переваливаясь с одной короткой волны на другую, и парижанину, которого выворачивало при каждом толчке, ежеминутно казалось, что он вот-вот отдаст богу душу.
Внезапно чей-то голос нарушил задумчивое состояние мадам Робен. Это был капитан. Он подошел прямо к ней, держа в руке фуражку с белым чехлом на тулье и выражая всем своим видом самое глубокое уважение.
– Мадам, вы приносите счастье «Тропической птице». Никогда еще наше плавание не начиналось так гладко.
– Так вы француз? – спросила она, одинаково удивленная правильно построенной фразой, и акцентом, с которым ее произнесли.
– Я капитан голландского судна, – заявил моряк, избегая, впрочем, ответа на вопрос. – В нашем деле нужно знать несколько языков. Хотя в том, что я владею языком вашей страны, нет никакой моей заслуги: родители были французы.
– О, месье, в таком случае позвольте мне считать вас соотечественником! И поскольку я уже много дней вслепую двигаюсь по таинственно начертанному пути, не откажите мне в просьбе рассказать хотя бы что-то… Скажите мне, как я смогу увидеть того, чей удел я оплакиваю, и кому я обязана этим счастьем? Что еще мне предстоит сделать? И куда вы нас везете?
– Мадам, мне неизвестно, от кого исходят приказы, которым я имею честь повиноваться. У меня, разумеется, есть некоторые предположения, но я оставлю их при себе, это не моя тайна. Вам, храброй супруге изгнанника, я могу сказать только то, что я командую здесь не просто так, а ваш муж – не первый политический заключенный, который бежал с каторги. К несчастью, голландское правительство, прежде смотревшее на такие побеги сквозь пальцы, нынче – из опасения дипломатических осложнений, конечно, – не различает уголовных преступников и политических