Французская любовь. Как это бывает. Григорий Жадько
и она со мной, верно, не расстанется», – подумал я, не дождавшись ответа.
Девушка перенесла вес тела на спину и придвинула к своему лицу колени. Она смотрела туда, как первый раз видела.
– Все! Да! – В голосе у нее не было ни сожаления, ни раскаяния, скорее всего, просто любопытство, – ты мой первый мужчина, только не говори ни слова про любовь, а то сразу уйду.
– Почему?
– Потому что этот сон предназначался не тебе.
А кому?
– Не тебе.
– Ты расскажешь о нем?
– Не сейчас.
– Я хочу сейчас.
– Сейчас не лучший момент.
– И все же.
– Разве можно говорить о ком-то еще, пусть даже и хорошем человеке после нашей близости.
– Не знаю
– Должно пройти время.
– Ты права. Наверно я немного подвинулся рассудком, но это дорогая все из-за тебя. Я же чуть не умер!
– Ты сильно ненормальный.
– Наверное. Но умалишенному можно все, на них даже цари не обижались. Теперь я все все хочу знать про тебя, каждый твой день, каждый час, каждую минуту. Ты мне стала родная и будешь еще родней.
– Бог соединил нас на небесах, но не в жизни.
– Не понял.
– И это к лучшему.
– Ты долго будешь говорить загадками?
– Принеси одеяло – попросила она. Я поднялся, меня пошатывало, -и подушку прихвати пожалуйста, – донеслось вдогонку. – Я принес. Она свернулась калачиком.
– У меня нет сил, ничего не буду рассказывать, – пробормотала Маша устало и капризно.
– Ну, пожалуйста!
– Нет и нет!
– Да и да!
Я обиженно замолчал. С минуту длилась пауза. Она тяжело вздохнула.
– Ладно! Если ты так хочешь. Только я не буду называть его имени.
– Хорошо.
– Три года – это же долго, как ты считаешь?
– Это срок.
– Мы три года, дружили. Он играл на гитаре. Знаешь, какая классная у него была гитара12 струн 12 серебряных струн. Он научил меня целоваться. Я больше ни с кем не целовалась в жизни. Ну, вот еще с тобой.
– И что случилось?
– Случилось, – она замолчала, и, наконец, выдавила из себя, – Афганистан!
– Он не вернулся?
– Я перестала получать письма, а потом узнала, что он в госпитале в Ташкенте. То есть вначале он был в Кандагаре, потом в Самарканде, потом в Ташкенте. Нам сообщили, когда его уже привезли в Ташкент. Ранение было серьезное, но не настолько серьезное, чтобы он не справился, он бы справился, но ему становилось все хуже и хуже. Мы ничего не знали. Просто не было писем. Его маме позвонили, когда он стал весить 36 кг, а был 75. Никто не знал, что делать. Тете Зое, на заводе пошли навстречу и как бы дали командировку в Ташкент, сослуживцы собрали денег на дорогу и вообще, и она поехала я, тоже хотела. Он таял на глазах. Тетя Зоя носилась по врачам, профессорам, но когда денег не много, это трудно. Там было много раненых