Французская любовь. Как это бывает. Григорий Жадько
плохо очищенное оно скверно отдавало гнилью после глотка. Когда пьешь дрянное вино, лучше залпом и сдерживаться от обратных позывов.
– Зачем полный!
– Ты что больной? – сказал тот, что пониже, крепыш, очевидно хозяин квартиры.
– За знакомство! – подтвердил его худощавый друг без предисловий.
– Если нам не хватит, сгоняешь? – Вдруг неожиданно обмолвился хозяин квартиры.
– Ну, ты чудовище, дуло залепи, – прервал его второй.
– Схожу, – коротко согласился я и опрокинул содержимое.
Выпить мне не мешало. Настроение было поганое. Хозяин квартиры изредка икал. Веселья не было. Я сел в сторонке и обо мне как-то сразу забыли или сделали вид что забыли.
За столом больше говорил худощавый парень, видимо продолжая прерванный разговор.
– Раньше я хотел хату, хотел машину, и сейчас хочу, но не сильно. Главное, что бы были эти чмошные деньги, не так много, но чтобы не унижаться, не просить у матери, а пахать на эту страну больше не хочу.
– Н-да.– Вяло промычал его друг. Это можно было понять как сочувствие.
– Еще хочу, что бы у меня была подруга без выкрутасов. Так на всякий случай.
– Это как?
– Чтобы не жениться.
– Замётано.
– Он подумал немного и добавил.– Еще много что хочу. Но вообще, то я могу обходиться без всего этого, только, бы меня не доставали.
– Мать достает?
– Она!
– Бывает.
– Ее понять можно. Ждала меня помощника, а меня воротит от всего этого лошья на гражданке. И обида, и хочется только лежать на кровати и смотреть в потолок. Лежать и смотреть. Лежать и смотреть.
– Радоваться что живой?
– И это тоже. Но это уже в прошлом. Это я уже пережил. Иногда начинаю вспоминать Кандагар или наши рейды с ХАДовцами в провинции Логар. Гоню эти мысли прочь и думаю, что это было не со мной, и не я а кто-то другой был там за речкой. Ты знаешь, помогает. Или надо выпить, а то не уснешь. То, что мне было интересно в той жизни, сейчас кажется хренью. Ничего не хочется делать, ни куда не хочется идти. Лежать на подушке и смотреть в потолок – это по кайфу. Больше ничего.
– Так бывает.
– Раньше я считал себя, хрен его знает кем, когда обижал тех, кто слабее меня, бухал по подъездам, подглядывал за девчонками в школьном туалете, занимался онанизмом, тырил у родителей мелочь по карманам, а иногда и не мелочь.
Я иногда ненавидел и презирал себя за это, пока не попал «За речку» Там я понял, что это был детский лепет маменькина молокососа.
Сколько у нас было «подвигов» в Афгане!? Козлы. Я презираю садистов и ушлепков. Обдолбанные чарсом, химкой и гашишом солдатики, каждая забранная нашими руками жизнь аукнется нам на том свете.
– Но мы же не из тех которые все два года терли полы, пытались закосить в сан. части, писали мамочке жалостливые письма и стучали замполиту на всех начиная с командира и заканчивая сержантами и поварами на кухне.
– И что?
– У них