Ходящая по снам. Юлия Зубарева
сон в руку, – так и стоял согнувшись, потирая простреленную поясницу.
– Нет, так дело не пойдет. Я тебя хотела к партийному заданию привлечь, а тут только в постель и баиньки. Давай с поля твоего выбираться. Пойдем лечить спину твою. А утром добавим еще и традиционной медицины.
– Ох, грехи мои тяжкие. Взялась Лизка за дело, залечит старика до погоста, – причитал страдалец. – Куда тащишь, окаянная, рано меня еще списывать. Лизавета, да стой ты. Само пройдет. Кепку я свою под трактором забыл, – упирался он.
– Вот полечим, тогда и за кепкой вернешься. Пошли-пошли. Тебе понравится. Хотела я как-то поаккуратнее все преподнести, но, видно, не судьба. Главное, не пугайся. Слышишь? Я тебе плохого не желаю, сейчас подлечим спину и верну, где взяла.
– Загадками говоришь, непонятно чегой-то, – продолжал бурчать не желавший лечиться дед Василий. Дошли до Маланьиного мостика и сменили один сон на другой.
– Свят-свят! Покойница! Вертай назад, обратно к живым! Рано еще умирать, мне тебя еще замуж отдавать и правнуков понянчить!
– Чего орешь, старый ты хрен! Допрыгался! А я тебе когда еще говорила: «Береги спину! Не тягай, почем зря». Тащи его, Лизаветка, в горницу. Раскукарекался петух, пока в суп не попал. Да живая я, на вот потрогай! – баба Мила, что стояла на крыльце, подхватила оглушенного отповедью деда, и вместе с Лизой затащили того в горницу.
– На лавку его клади, бородой вниз. Сейчас мы веников напарим, да как наподдам за встречу за ласковую. Мертвяком меня называть вздумал, разорался на весь двор.
– Дык я ж тебя похоронил. Ты мертвая была. Холодная совсем. Могилку с фельдшером нашим копали. Недалеко от моей Маруси легла, а тут вот, – бормотал Василий, пока бабка ему спину правила.
– В том померла, а в этом жива-живехонька. Сон это, понял, пень трухлявый? Во сне живая осталась. Вот и живу, за внучкой приглядываю. А ты, Лизка, глаза не таращь. Наврала я тебе, нельзя в другой мир скакнуть цельным телом. Коли померла тут, так и там живой не быть. Во сне я живу, туточки. Моя это вотчина, докуда дотянулась, там и осталась. И девочку я тебе подсунула, чтоб сама учиться захотела, не из-под палки. Вот такая я вредная бабка, кругом обманула да объегорила.
– Да я и не обижаюсь, – пробормотала Лиза, просто жалко. Я думала, ты переселилась. А ты, оказывается, по-настоящему умерла.
– Заладили, умерла да умерла. Тут я, жива-здорова. Не стой столбом. Веник вот можжевеловый возьми в сенях да кипятком обдай, там таз был. А я пока нашего добра молодца оголю с задней части, будет знать, как подругу давнюю матюками встречать. Ужо полечим, глядишь, не покалечим.
– Ты там полегче, Маланья, – пытался сопротивляться Василь Акимыч, одергивая задранную рубаху. – Я ж не со зла, испужался слегонца, а так прощенья просим. Не зверствуй, я твои методы знаю.
– Руки по швам! – скомандовала ему бабка, и дед вытянулся в струнку на лавке, да так, что даже мысочки на сапогах стукнули.
– Вот, другое дело. Запарился веничек? Давай, давай сюда вместе с тазом, а сама на печи посмотри шаль серую, козьего пуха. Да вон правее