Все мои дороги ведут к тебе. Книга вторая. Ольга Шипунова
по ниточке и вытянем из него все, что нажил, падла.
Григорий согласно кивнул и добавил уже более уверенно, понимая, что старик на его стороне:
– Вытянем, не сомневайся. У меня все на мази.
Грободел усмехнулся.
– На мази? Смотри не перегни. Не забывай, ради чего все это…
– Да что ты со мной, как с щенком, обращаешься? – Григорий зло сплюнул на пол и раздраженно прошел в дальний угол лавки, где в деревянной бочке стояли инструменты могильщика. Яростно перебирая лопаты и кирки, он зло говорил: – Я с пятнадцати лет в деле, всю страну вдоль и поперек изъездил, пока ты тут свои гробы мастеришь. Химика я нашел, сколько подарочков тайком сюда доставил, а ты все меня учишь, как молокососа, – найдя, наконец, свою лопату с небольшим сколом на черенке, он вынул ее из бочки и обернулся к гробовщику. Тот так и сидел, склонившись под керосинкой, строгая навершие, насмешливо поглядывая на парня. – Может, вместо меня ею займешься? И в Батум сам поедешь, коль такой опытный, а?
– Не кипятись, – спокойно бросил гробовщик, ногтем поскоблив нож и вновь склонившись над крестом. – Мы тут тоже не леденцы сосем. Я просто к тому, что изменился ты, Гришка. Баба эта твоя крепко держит тебя за яйца. Видел я, как ты в шикарных польтах расхаживал с ней давеча по бульвару. На Паккарде разъезжаешь, в шелковой постели ночи ночуешь. Вот и за мужа ее просишь. Может, соскочить хочешь? – он пристально взглянул на парня. Глаза его, маленькие и сверлящие, прищурились.
Григорий яростно пнул бочку с инструментами, заметно вспыхнув, и зло уставился на гробовщика.
– Соскочить? По-твоему, я – шлюха деревенская, кто приласкал, к тому и прибился? Моего отца до смерти забили за то, что правды добивался, за то, что одним из первых примкнул к левым и требовал отмены выкупных платежей. Их-то отменили, да только отца-то мне никто не вернет! Матери моей никто молодость не вернет, загубленную в непосильном труде, чтобы нас с братом поднять одной. Брата моего кто вернет, сгинувшего где-то в Маньчжурии? Польта модные? Постели шелковые? Тьфу! Плевал я на это все! И на тебя я плевал! Я сам по себе! Месть и ненависть – вот мои бабы. Их я холю и лелею в своих мыслях, они мне только и помогают жить. А уж какими средствами я иду к цели, не твое собачье дело! Сомневаешься во мне? Так доложи. Сдай меня, сукин сын неблагодарный! Или только и можешь, что бабьи сопли разводить?
Гробовщик бросил навершие и стамеску на стол, поднялся и, заложив руки за спину, подошел к нему. Он был гораздо ниже Григория, да еще и ссутулился от постоянной работы резчиком. Однако его пронзительный взгляд маленьких карих глаз был холоден и бесстрашен, которым он вглядывался в разъяренное злое лицо парня.
– Вот-вот, Гриша, – проронил он вкрадчивым мягким голосом, не сводя с него глаз. – Не забывай, что ты за правое дело борешься. Не прикипай. Много ребятишек хороших из-за баб сгинуло. Не хочу, чтобы и ты пропал. От тебя много пользы. Ты парень толковый, – он костяшкой указательного