Приятели ночи. Александр Витальевич Спахов
вычеркнуть из воспоминаний простудившегося с подозрением на круп двухлетнего Мишку, когда мы с Бетти, боясь как бы он во сне не захлебнулся соплями, устроили в кресле гнездо из подушек, зафиксировав его вертикально, и несколько ночей подряд, сменяя друг друга через каждые два часа, следили, чтобы он спал сидя. Или когда в бродячем зверинце его же, четырёхлетнего, цапнула за палец облезлая до полной плешивости обезьяна. Каждый укол от столбняка (или чего там ещё?) был для меня больнее, чем для него самого. Или когда Антуанушка, совсем ещё кроха, затеял в «Вестфилд» игру в прятки и притих в примерочной секции женского белья «Интимиссими». Ну как его можно было там найти, не сойдя с ума и не наделав переполоху голым дамочкам? Или как он надел выцветшую футболку старшего брата с акулами и дельфинами и по нашим физиономиям – моей, Беттиной и его самого – растеклись гордость и счастье от того, насколько он вырос. Или когда Майк принёс в дом дохлого котёнка и требовал разбудить его и накормить. Или… Да сколько их было – этих «или»! И скольких ещё этих «или» лишил меня кто-то, сдав британской контрразведке!
Как вычеркнуть из памяти вкус пальчиков трёхлетнего Антуана, когда мы с Бетти как-то начали цапаться и разговор превращался в скандал с жёлчными и острыми словами, а Антуанчик лез ладошками к нам во рты, запрещая ссориться и злиться. А Бетти? Разве нельзя наконец простить её за то, что она оказалась не в твоём, ещё неизвестно как сформированном вкусе, а ты оказался в её? И просто помнить ту Бетти, что с яростью львицы вцепилась в Португалии, на пляже Эштерила в седую цыганку, попытавшуюся с тайной целью положить руку на голову нашему Майку. Бетти тогда еле оттащили, у неё из-под ногтей капала цыганская кровь… Потом мы не оглядываясь и стараясь не думать о цыганской мести, отрывались от возможной погони строго на север, читая все подряд молитвы.
Ничего этого в моей жизни я не хочу отменять. Это было у меня – и пусть остаётся.
Я провёл ладонью по лицу. Ладонь сделалась мокрой и солёной. Конечно же, это морская пена перекинулась через борт «Генриетты Второй»…
Дальше я ждал, когда же исполнится обещанное Центром «стерпится – слюбится», а оно всё никак не наступало. Из Центра меня пытались успокоить: дескать, не парься, парень, жену Бог даёт, тут от тебя уж точно ничего не зависит. Смирись, живи спокойно и получай удовольствие от чего-нибудь другого.
– От чего, например? – спрашивал я у Центра.
– Ну… – мялся Центр, – в кружок какой-нибудь запишись, в секцию… На футбол ходи, наконец. Футбол – это самое далёкое место от жён. Болей за «Челси».
– Да я и так уже весь на больничном, – шифровал я в Центр.
Но больше всего меня прибивали сочувственные взгляды мужиков. Или они только казались сочувственными? Мужики, как и прежде, смотрели и пожимали плечами: и как с такой можно? Мне было тошно от некрасивости жены. Когда мы вместе шагали по улицам Лондона и я ловил удивлённые взгляды, мне хотелось заорать. Да-да, именно заорать. Остановиться на Трафальгарской