Ветры судьбы. Иван Воронежский
я не припоминаю тебя, – говорил Виктор, мысленно уже запустив руку под юбку, и, преодолевая сопротивление, расправлял зажеванные половинками белые лоскутики ткани, которые недавно он созерцал, – прислуга, что ли?
– Временно я. К повару приставлена, по случаю бала, – то ли от взгляда барина, то ли просто нервничая, она чувствовала зуд на кончиках сосков, которые, как назло, торчком выделялись из-под тонкой ткани.
– Ну ладно. Иди отмойся и будь аккуратна впредь, – Виктор, чувствуя, как тесно становится у него в штанах, продолжал: – Хорошо бы иметь такую на постоянно. Шустрая больно ты, дивчина. Я поговорю с отцом.
Но, мчавшаяся через двор к колодцу, Ефросинья не слышала последней фразы, лишь только думала, что нужно успеть почиститься, чтобы не увидел повар, и наносить полную кадушку свежей воды. Нагреть и перемыть гору посуды, включая жирные, закопченные сажей котелки и сковородки. При этом не забывая подносить и подбрасывать дров в огромных размеров печь, топка которой съедает их, как ненасытный дракон.
Как сумасшедшая, она качала за ручку помпы, обливая себя брызгами воды. Потом помчалась к крыльцу, где одним всплеском смыла остатки того, что пролила пару минут назад. В течении секунды она снова была у колодца, омывая передник водой и, умывая лицо, она чувствовала, как жар понемногу отпускает её щеки. Передник она сможет постирать позже, а сейчас можно сменить на новый, если повар не заметит ее. Через минуту она уже была на кухне, толкая опорожненные в кадушку ведра под деревянную лавку.
Краем глаза она посмотрела в сторону повара, которая стояла в конце длинного разделочного стола посреди огромной выбеленной кухни. Ефросиньи было уже шестнадцать, и готовить она умела изумительно, но так как она привлекалась только временно, то по-прежнему ей доставалась самая тяжелая и грязная работа по кухне.
– Ты что, ещё не сделала это? – голос повара вспугнул Ефросинью.
– Уже заканчиваю.
– Репу почистила?
– Да, повар. Почистила и порезала дольками.
– Я, наверно, сойду с ума, – продолжала ворчать грузная женщина, удивительно быстро поворачиваясь у плиты. Укладывая в духовку формы, заполненные наполовину уже подошедшим душистым тестом, она продолжала подавать команды: – Давай быстрей, быстрей шевели задом, Фрося. Дров еще добавь и неси котелок, что на полке у двери.
– Он не готов ещё.
– Как? Не готов? Ты в своем уме, девочка? – голос её стал быстро подыматься не только в силе, но и в тональности: – Ты что, сюда пришла сидеть у печки, греть свою задницу или работать? А ну шевели ей, как новобрачная.
И снова Ефросинья мчалась с котлом и с ведром горячей воды в угол, где стоял ящик с песком, и через секунды казалось, что сыплются искры из-под рук девушки.
– Фрося, дрова! – настиг её, ополаскивающую котел под помпой, рев из кухонного окна. И загремев котлом, упавшим под правую руку повара, Ефросинья ныряла под лавку, вытаскивая