Ветры судьбы. Иван Воронежский
щека приняла свое обычное положение.
– Кажу, здоролвэньки булы, – чувствовалось в голосе Петра огромное уважение перед соседом, так как и хата у него добрая, и дети, и жена. Это уважение также подкреплялось не только наличием хорошего дворового скота, включающего в себя, помимо двух свиней, кур и коровы, еще и мерина, которого можно не только запрячь, но не стыдно и верхом оседлать. Да и вообще, у Винников по хозяйству и инвентарю было все в аккурат.
– Такие философськи мрии ты мне перебил, – Павло запустил правую руку в карман, и глаза его подкатились к небесам, чувствуя пальцами еще не худой табачный кисет.
– Да вот, все стесняюсь тебе сказать.
– Кажи, чего треба, та не виляй, – из другого кармана Павло уже вынимал неплохой работы вишневую трубку.
– Хочу спытать тебе, сусид.
– Ну-у?
– Все у тебя, сосед, так гарно, так добре, – переминаясь с ноги на ногу, Петро все же не шел напрямую, а продолжал издалека: – Но больше всего мне сподобается тачанка, яку ты зробыв у прошлу зымку.
– Ну-у?
– Така гарна! Така гарна!
– Мене тоже вона сподобается, – занервничал Павло, вспоминая старую поговорку «дай руками, а ходи ногами».
– А мени як раз требо удобрить город, а моя баба все кажить: «Павло такой добрый, такой добрый», – позвонки у Петра даже прогнулись вперед, чтобы помочь словам убедить собеседника.
– Ага. Зараз я зрозумил намир твого визыту, – Павел неторопливо затянулся дымом и, когда губы его зашевелились, он запыхтел, как паровоз, прерывая прямые струи из ноздрей. Петр продолжал сомневаться в успехе своего визита, но надежда не покидала его, когда до ушей доносилось клокотание собеседника. – Да, тачка у меня хорошая, сам зробыв.
– Так вот, – продолжил было Петро, когда Павло пренебрежительно отвернулся в сторону своего двора, и вечерний воздух содрогнулся от покрика:
– Васька, сын мой!
Из конюшни выглянул стройный парень лет двадцати. Косая сажень в плечах и добрая улыбка в голубых глазах под пышной копной темных волос говорили о доброте характера молодца
– Чего тебе, тату? – вечерний воздух донес по ветру молодой тембр юноши.
– Бросай утюжить своего гнедого. Кати сюда тачку. Она там за сараем стоит.
Не веря своим ушам, Петр выпрямился, как будто сбросив пару пудов груза.
– Да ты сидай, соседушка, сидай, – поворачиваясь снова лицом к просителю, Павло протянул ему кисет, – на вот, отведай моего, сам садил.
– Премного благодарствую, – Петро стал набивать вишневую трубку, но не такую изящную, как у Павла.
Они не спеша присели на завалинку, пыхтя самосад в две тяги, и, когда Василий подкатил к ним тачку, дым над плетнем подымался, как от небольшого пожара
– Ты знаешь, Петро? – протягивая указательный палец в сторону колеса, – ось мне выковал кузнец Вакула, он как раз был должен мне мешок борошна с прошлой весны.
– Да-а,