Будни ваятеля Друкова. Александр Николаевич Лекомцев
жутких снов. Не больше и не меньше. Поэтому он немного успокоился. Ну, подзабыл кое-что. С кем не бывает. Дела житейские. Потом всё вспомнится. Просто надо будет в дальнейшем поменьше работать, и память вернётся.
Привычным движением руки Друков начал искать между ног Батыги то самое сокровенное «вместилище», в которое он незамедлительно собирался окунуться одной из частей своего тела. Но долгий поиск положительных результатов не дал. Ваятель не обнаружил никаких углублений и даже их жалкого подобия.
Обиженная Батыга резво вскочила на ноги и сурово констатировала:
– Ты совершенно больной на голову, Друков! Ты даже не заметил, что я и говорю с тобой, не раскрывая рта.
– Да. Говоришь сквозь зубы… Обратил внимание.
– Дерьмовый ты скульптор! На моём теле не имеется того, что ты ищешь.
– Но почему?! – Друков тоже вскочил на ноги, держа левой рукой свой внезапно обмякший эротический «инструмент». – Почему этого у тебя нет?
– Потому, дурашка, – уже почти нежно и спокойно пояснила Батыга, – что я не человек, а гипсовая статуя. Ты же ведь скульптор, а не хрен с горы! Должен был сразу обратить на такие мои особенности… организма внимание.
Руки его затряслись. Ну, ничего себе! Он в гостях у статуи, причём, у той, которую создавал не он, а какой-то… бездарь. Друков начал судорожно одеваться, с большим трудом соображая, как это, в каком порядке следует делать. К своему горькому сожалению, Денис Харитонович начал помаленьку осознавать, что он, возможно, на самом деле, попал в страну полного абсурда, проснулся совсем не там, где должен был это сделать.
Гипсовая женщина посочувствовала ему:
– Ты – странный мужчина, не от мира сего.
– Я из России, Батыга!
– К тому же ещё и сумасшедший. А я привела тебя в свою квартиру потому, что пожалела. Тебе очень холодно было, тебя трясло и знобило, как крокодила на плывущей льдине.
– Меня и сейчас трясёт. Что же мне теперь делать?
– Если тебе не трудно, Денис, вынеси на улицу мусор. Там, за углом, стоят зелёные контейнеры, Ты их сразу увидишь.
– А что потом?
– Потом вернёшься, и будем вместе думать, как и чем тебя лечить. Может быть, я тебе что-нибудь спою или исполню танец живота.
– У вас здесь, в Разгуляндии, все люди, что ли, гипсовые и каменные, Батыга?
– Ты совсем рехнулся! Таких обаятельных и особенных женщин, как я, единицы. Но имеются всякие. К примеру, ползающие и даже летающие.
– Я попал в круг полного и жестокого абсурда, – он прошёл на кухню, взял два больших полиэтиленовых пакета с мусором. – Самоё страшное заключается в том, что этот круг никак не размыкается.
– Ничего страшного. Просто на какое-то время у тебя мозги в голове склеились, и пока они никак не размыкаются. Ну, чего ты застыл у двери с пакетами, наполненными мусором? Или ждёшь, что я приветливо помашу тебе вслед батистовым платочком?
Надев на ноги туфли, постояв ещё немного у двери, он вспомнил одно из последних