Месть сэра Левина. Похищение грудного ребёнка. Василий Боярков
добровольно. Самое худшее, останемся без горячительной выпивки – только-то и всего.
– Мне бы твоё тупое спокойствие, – закидывая последний конец, Бродяга хмурился всё более, всё суровее, – знаешь, Скупой, чего-то мне как-то не по себе. Сначала, как обычно бывает, без суда, без следствия вздёрнут, а когда уже будет поздно, возьмут разбираться. Гляди: идут прямо на нас, никуда не сворачивают. Уж не по наши ли грешные души они отправились специально?
***
Словно бы подтверждая, с носового орудия, установленного по левому бо́рту, раздался пушечный выстрел; он требовал замереть на месте и терпеливо дождаться королевского флагмана. Делать нечего, убежать на хлипкой лодчонке от трёхмачтового фрегата – это чего-то из разряда ненаучной фантастики. И два слаженных приятеля, освобождая непрочную сетку от пойманной рыбки, послушно исполнили властное приказание. Через двадцать минут одинокие бедолаги вскарабкивались наверх. Едва они перевалились за метровую балюстраду, недружелюбно, ружейными тычками и болезненными пинками, их познакомили с гвардейской командой. Встречать вышел лейтенант О́ливер Ру́бинс. Он отличался двадцатишестилетним возрастом, покладистым характером, где-то излишне весёлым, но в основном исполнительным, и принадлежал к дворянскому роду, в силу печальных обстоятельств незадачливо разорившемуся. За истекший неполный год худощавый офицер заметно поправился; он не выглядел теперь уж слишком высоким, а соответствовал средним стандартам; в жилистых руках и ловких телодвижениях так и продолжала угадываться немалая сила; привлекательное веснушчатое лицо теперь отметилось истинно мужскими оттенками – представлялось суровым и непреклонным; хмурые брови сводились к прямому, по-аристократически ровному, носу; пухлые губы, прикрытые лёгким, по-юношески жидковатым, пушком, выпячивались как будто капризные; рыжие, чисто саксонские, кудри скрывались за стандартным седым париком, а далее за форменной треуголкой, увенчанной изящными перьями. Новёхонькое обмундирование различалось ярко-красным камзолом, белоснежными штанами да чёрными высокими сапогами. Неудивительно, что первым начал разговаривать именно он.
– Кто вы такие и что намереваетесь делать? – серые глаза загорелись подозрительным блеском; он продвинулся чуть вперёд. – Отвечать! Ну-у?.. Быстро! – пытаясь прослыть не в меру грозным, он злобно нахмурился.
– Простите, ежели мы как-нибудь помешали королевским военным манёврам или же – что нисколько не лучше – заплыли в запретные воды, – опережая неотёсанного мужлана, изъясняться взя́лся более смышлёный единомышленник; он мечтал отделаться лёгким испугом (проскочить между наковальней и молотом). – Мы бедные рыбаки и промышляем скромной, самой обычной, ловлей. Добываем не много, а так… чтобы хватало на дешёвую выпивку да честную, более-менее пристойную, жизнь. Сами поглядите, господин лейтенант, – он кивнул на старую рыболовецкую лодку, – сегодняшний улов, как есть, небогатый, оружия при нас никакого,