Maxximum Exxtremum. Алексей А. Шепелёв
эти. Санич шепнул мне: ты что, мол, О. Шепелёв думаешь, дескать, она немка?! – хе-хе…
Проведя довольно жёсткие манипуляции с О’Фроловым, пытавшимся не дать мне выпить «их самогон», я всё-таки несколько выпил от него, за что О’Фролов облил меня самогоном (он был в возмущении оттого, что я вновь налил себе стопочку и изготовился запить последним глотком запивки), Санич его увещевал, потом опять стали выпивать. Я выпил ещё два раза и поскольку разговоры почему-то свелись к теме никак со мной не связанной – рыболовству – пошёл спать, размышляя, как бы не уснуть и промастурбировать для разнообразия под звуки того, как Санич будет спать с Зельцером – если, конечно, будет…
А они, конечно, и не помышляли ни о каком сне. Я, прикинь, вот такую поймал! Какой тут сон! Я захожу вот по сих… Мы с отцом поехали ни свет ни заря… Сапожищи по яйцам… холодище! «Тащи!» – орёт, а я… Тут вся леска оборвалась, а я как полетел!.. Орут во всю глотку. Я посмотрел на часы: полтретьего.
Я нервничал и не спал, внимая им и думая о своём.
Читать, чтоб мысли текли не сами по себе – так называемый «внутренний монолог», похожий скорее на диалог, – а по заранее проложенным другими руслам. Скорее уж взять резец, млат или хотя бы стать ручейком в сплошной базальтовой глыбе мира! Настоящее учение дона Хуана начинается с остановки этого вездесущего внутреннего трёпа – так называемого мышления (какой уж тут читать!) – и я в это верю, потому что, в отличие от всех этих Де Миллей, научный аспект меня не интересует. Европейцы же изобрели сублимированный вид данного процесса, заключающийся в якобы обратном – актуализации – быть писателем и писать что в голову взбредёт…
Через четверть часа я пошёл курить – «Во! вот такую!» – возбуждённо вещал О. Фролов, показывая руками метровый отрезок пространства. Ещё через полчаса я пошёл опять: «А я – во!» – Санич бьёт кулаком по столу и разводит свои ручищи на максимум. «А я – во!» – не унимается пьяный ОФ и пытается своими скромными возможностями превысить предельные параметры Санича: хватается одной рукой за край стола, а второй пытается схватиться за ручку далёкого холодильника, падает, изображает уже с помощью ног, наконец, хватается за ноги Санича, пытаясь его свалить и выкрикивая какую-то ахинею типа: «В рот я… ал!». Санич его пинает, потом мы несём его ко мне в комнату на диван спать. Он уже всё. И я тоже скоро скромно засыпаю.
На следующий день Санич отправился её провожать домой: ночью он, оказалось, всё-таки на неё залез – вернее она на него! Оттуда он вернулся к себе домой, по выражению его мамы, «весь в засосах, вся шея чёрная, надо же так уделать», а О’Фролову сказал (он мне передал): «Я её не могу больше видеть», после чего они стали играть втроём.
Я потом поинтересовался, не отозвалась ли она как-нибудь обо мне – любопытно всё же – как и ожидалось, её я взаимно не впечатлил – с беглых слов того же доверенного ОФ, на вопрос: «Как тебе наш Леонид?» она