Maxximum Exxtremum. Алексей А. Шепелёв
Мы взяли пива и продирались к сцене, на которой выступала заслуженная местная группа «ТТ» («Температура тела», не подумайте чего!), после которой вышла сверхновая команда (состоящая сплошь из учеников лингво-математического лицея, то есть возлюбленной Сашей школы №29) под названием «Факт!» – причём безо всякого постмодернизма – как известно, недавно даже воронежский «Факел» вынужден был сменить своё звучное название. Ребята явно мнили себя жёсткими звёздами большой тамбовской сцены, вели себя суперраскрепощённо, а играть не умели вообще, не говоря уже о текстах – это притом, что, как вы наверное знаете, последние два названных компонента (в отличии от первых двух) в рок-музыке не главное… Главное – не быть г… ом и не гнать его.
Мы стояли и о… вали, насколько выродилась наша родная музыкальная самодеятельность: два года назад на этой же сцене выступал «Беллбой» – ещё в своём первоначальном тотально мужском составе – хардкоровские прыжки в корно-адидасовских костюмах, чудовищно-брутальные рефрены «Спорт!» или «Бей лбом!», социальные тексты типа: «Нации нужен Эрнесто Че Гевара / Нации нужен Августо Пиночет / Нации нужен Иосиф Сталин / Нации нужен Доде Альфаед!» или – в адрес девушки-медсестры, которая непочтительно отнеслась к человеку с дефектами речи – «Сука! Мразь! Жестоко! Несправедливо!» – всё с повтором вторым вокалом… Причём всё это происходило в день ВДВ, и вся эта пьяная кодла, окружившая сцену, не посмела даже устроить погром – по краям сцены сидело человек десять из других групп – все как на подбор лысые-бородатые и вообще нехилые ребята, в спортивных штанах и камуфляжных майках, со взглядом «Щас убью!». У десантуры наверно случился культурный шок от такого чудесного преображения обычной рокерской шаражки – волосатые хлюпики в косухах и всяких побрякушках, завывающие о гробах, упырях и их черепах, попытавшиеся устроить свой «угар» (будет вам и «шабаш», и «шабаш», и «сейшен» с «джемом»!) в парке, и тем более в сей священный день, сразу же (сразу же – я подчёркиваю!) отгребли бы ультранерукотворных, а потом кто-нибудь из них ещё раз десять спел бы под акустику «Мой „Фантом“ как пуля быстрый…» и прочая. Однако без «Фантома», помнится, всё же не обошлось и у «Бейлбома» – исполненного, правда, всего пару раз, не больше…
Мы немного тяготились этой музыкой. Санич, услышав, что они из 29-й, обезумел – кидался то на Репу, то на меня, тряс за грудки, брутально-истерично вопя: «Кто посмел допустить этих фуфломётов в каморку, где репетировал я?!!» Немного успокоившись терзанием нас (а особенно О. Седыха – «Скажи, Саша, кто?! Покажи мне его! Дай его сюда!»), он направился к тыльной стороне сцены ожидать, когда с неё спустится их вокалист – в блестящей маечке в обтяжечку, коротких разрезанных джинсах и зелёных мартинсах – чтобы вот этим ртом отгрызть ему голову.
Меня же, признаюсь, занимало другое. Я выискивал глазами Инну, беспокоясь, что её вообще не будет, и что я ей