А гоеше маме. Александр Фрост
сделать так, чтобы все об этом забыли. Это небезопасно. Если на вас кто-нибудь донесет ребятам из СД или гестапо, это, Надья, может очень плохо кончиться. В Берлине разработаны далеко идущие планы по поводу восточных земель, и евреи с коммунистами – это только начало. Германии нужны лояльные ей народы, и фюрер не потерпит сочувствующих врагам нации.
– Вы действительно думаете, господин офицер, что латвийские евреи – враги вашей нации? – посмотрела в глаза собеседнику Надежда.
– Так думают наверху, а значит, и я обязан так думать. Ведь я солдат, а солдаты приказы не обсуждают. Другое дело – что я напрямую не связан ни с какими боевыми операциями, но я ношу офицерскую форму и обязан исполнять свой воинский долг. Давайте, Надья, не будем больше возвращаться к этой теме: как я уже вам говорил, это небезопасно. Давайте лучше поговорим о музыке. Вам нравится Вагнер?..
Уже лежа в постели и не в силах заснуть, Надежда разочарованно думала о том, что ее постоялец оказался ничем не лучше всех остальных немцев, ну разве что не донесет на нее своему начальству, да и то – кто его знает… Эх, Муська, Муська, как ты там, подруженька… И от горечи и бессилия Надя уткнулась в подушку и тихо заплакала. Наутро, как обычно, ровно в восемь офицера забрала служебная машина, а Надежда, наскоро прибрав в его комнате и заперев ее на ключ, села за швейную машинку. Закончив срочные заказы, взглянула на настенные часы и, решив, что у нее есть еще немножко времени до прихода клиентки, взялась за легкую уборку. Мурлыча под нос модный мотив «Розамунды», Надя подмела пол и только успела протереть в комнате пыль, как раздался несмелый стук в дверь. На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял мальчишка в явно великоватой для него поношенной одежде и такой же не по размеру кепке, закрывающей пол-лица. К груди он прижимал газетный кулек.
– Тебе чего, мальчик? – решив, что паренек – беспризорник или сирота, участливо спросила Надежда.
– Тетя Надя, а мамы моей у вас нет? – из-под кепки на нее с мольбой смотрели испуганные карие глаза Муськиного сына Яшки.
– Яшка, ты?! Ох, господи, боже мой! – застыла от неожиданности на пороге Надежда, уставившись широко раскрытыми глазами на сына подруги, не в силах сообразить, откуда он здесь взялся, но вдруг, словно опомнившись, схватила Яшку за рукав и затащила в дом. Набросив дверной крючок, кинулась к раскрытому настежь окну. Осторожно выглянув, посмотрела по сторонам и тут же захлопнула, плотно сдвинув занавески. Она металась по комнате из угла в угол, судорожно соображая, что делать и как сказать Яшке про родителей и бабушку.
– Яшенька, боже мой, где ж ты был? Все так волновались за тебя – и мама с папой, и бабушка. Ждали, ждали, а потом уехали…
– Куда? – Яшкины глаза наполнились слезами, и Надежда поспешила успокоить его, на ходу придумывая историю о специальном месте, куда временно высылают евреев для того, чтобы им там жилось хорошо.
– А мне